Анастасия Баталова - Нефть в наших жилах

— Надеюсь, не растеряет она свой запал. Сумеет пробиться повыше, не замызгав благородных порывов. Надо, чтобы хоть кто-нибудь распорол уже этот мешок с требухой…

Саймон без труда перевел сам себе фразу министриссы с робкого, басенного, песенного, на родной. Непрошенная, а оттого особенно ценная, похвала в адрес Онки из уст его покровительницы, вызвала у него небывалые возмущение и досаду. Конечно, нельзя не признавать её заслуг, но… Она сама… Онки же невыносимая. Гадкая. Аж зубы сводит…

Саймон достал из аккуратной плетеной коробочки зубочистку и сломал её.

Гала попросила счёт.

Онки дошла до вершины мостика и остановилась, борясь с нелогичным порывом посмотреть назад. Носком туфли она спихнула в воду притаившийся между дощечками небольшой камушек.

Дождь перестал, и в трещине между облаками щурилась поздняя красная заря. Почти не нарушая спокойствия воды — точно скользящая по льду шайба — в пруду плыла утка.

Грейпфрутовый свет раннего утра заставил сразу зажмурить с трудом приоткрытые глаза. Вибрирующий на беззвучном режиме телефон медленно подползал к самому краю тумбочки.

Единственный выходной! Пролетающий быстро, как скоростной поезд мимо провинциальной платформы.

Онки Сакайо нехотя приподнялась и ответила на вызов. Она ожидала услышать кого угодно, но только не этот голос, звук которого сразу отозвался в её душе эхом грустной вины. Звонил Гарри. Он напомнил о приближающемся дне рождения двойняшек и прозрачно намекнул, что помимо алиментов в этом месяце неплохо было бы прислать ему дополнительно некоторое количество средств на покупку подарков.

— Ой, извини, — неповоротливым медлительным спросонья голосом пробормотала Онки, — я совсем заработалась, конечно, я отправлю вам перевод.

Чтобы не забыть, Онки тут же добыла из тумбочки лист бумаги и написала:

ДЕНЬГИ НА ДЕТЕЙ

У неё в голове обычно вращалось столько насущных дел, что просьбе бывшего мужа ничего не стоило затеряться в этом потоке.

— Как-нибудь в выходной приедешь, может, на ночь, — предложила Онки в конце разговора, который в итоге свелся к скупому обсуждению здоровья детей, погоды и Онкиному сетованию на занятость.

Она не ожидала, что Гарри обидится.

— За кого ты меня принимаешь? Наши отношения закончились, значит, ничего такого между нами уже не может быть! И вообще… Раньше надо было думать.

— Как хочешь, — скисла Онки. Она уже успела представить себе, как уютно можно с утра уткнуться в теплое небритое тело мужа, как сладко можно дремать, чувствуя щекой редкие длинные волоски на его груди.

Гарри всё ещё любил её. И она, наверное, сдержалась бы, если бы знала, как мучает его этими случайными словами, спровоцированными естественной физической тягой к мужскому телу… Но Онки и в браке не имела привычки прислушиваться к чувствам супруга. Что тут говорить?

— Извини, у меня в дверь звонят, наверное, курьер из службы доставки тортов, — поспешил Гарри закончить разговор.

Онки не знала, правду он говорит или решил солгать, но это было и не важно. Положив мобильник на тумбочку, она накрылась одеялом с головой и попыталась снова уснуть.

Однако, её блаженное таяние в мягкой как сливки и надежной как океанский лайнер воскресной постели продлилось недолго. Проклятый гаджет снова завибрировал, пришёл в движение на тумбочке, но утихомирился быстро: пришло сообщение.

«Потом открою» — подумала Онки, намереваясь полежать еще. Но беззаботное настроение улетучилось. Мирно подремывать, зная, что на расстоянии протянутой руки лежит телефон с непрочитанным сообщением, возможно, важным — такое не в характере Онки Сакайо.

Она открыла послание. От Холли Штутцер. Исследовательница просила Онки связаться с нею в удобное время.

«Всеблагая помилуй, я ведь совсем забыла про неё!»

На Онки тут же накатила горячая волна раскаяния.

«Нечего обещать, коль башка как ведро без дна.»

Впрочем, обрадовать Холли было пока нечем. Даже депутатскими стараниями Онки не удалось никуда существенно продвинуть проект термоядерной электростанции на орбите.

«Наберу её после завтрака»

Онки так и виделось в воображении, как масштабный проект, распечатанный на трех сотнях листов, со схемами, описаниями и пояснениями, лежит на чиновничьих столах, как его отодвигают в сторону, чтобы положить что-нибудь поважнее, используют как груз (большая стопка, удобно) или, того хуже — ставят на него кофе…

Уж кто-кто, а она об этом знала немало.

«Зря ты так, наша дружба могла бы оказаться полезной…» — прозвучал у неё в голове негромкий, мягкий, так приятно рокочущий и шелестящий — удивительный! — голос Саймона Сайгона.

«Подумать только, а ведь он прав!»

Онки встала, прошла голышом на кухню и налила себе воды.

«Нет уж. Я скорее язык собственный на завтрак съем, чем о таком просить стану.»

Она сделала несколько жадных глотков подряд. Несколько капель упали на голую торчащую пирамидками грудь.

Да и как может звучать подобная просьба? «Ты ей там, как-нибудь, улучив подходящий момент, в койке на ушко шепни, чтобы…»

Смешно. Просто смешно.

Гораздо больше ей нравился Риткин вариант. Она поражалась своей подруге: в Риткиных устах самые трудновыполнимые прожекты представлялись сущими пустяками — взяла, сделала и ручки отряхнула — после разговора с Шустовой в голове всегда прояснилось, откуда-то появлялся оптимизм — каравай судьбы переставал казаться таким уж черствым, и появлялась надежда откусить от него собственными зубами.

Онки так и видела мысленным взором Риту, развалившуюся в плетеном кресле с чашкой чая. Слегка дирижируя своим мыслям свободной рукой, Шустова запросто решала проблему в масштабах всей цивилизации:

— Если государство не даёт денег, проси у людей. Убеди крупный бизнес, что эта ваша летающая станция — крутая инвестиция. Любая нормальная владелица компании считает своим долгом вложить капиталы со смыслом. Бизнес — самая созидательная среда. Это люди, которые много работают и хотят, чтобы работали и их деньги.

Онки Сакайо села на постель с надкушенным тостом в зубах и на коленях раскрыла ноутбук. Воскресенье будет похоронено, уже понятно, но разве Риткина идея системы финансирования проекта пайщиками не достойна того, чтобы начать её воплощение немедленно?!

Послышался тихий шорох. Кузьма вскинулся и сел на постели. От стены отделилась длинная черная тень. Стройная.

Кузьма яростно всматривался в темноту.

Тень, внезапно обретшая объем, сделала несколько изящных медленных шагов вперед. Остановилась. Постояла.

Кузьма понял, что тень — женская. Точнее — фигура. Женщина в его спальне. Он же хотел этого…