Анастасия Баталова - До встречи в смертинете

Агент вместо ответа смело погрузил палец в воронку. Вынул и показал изумленной женщине.

— Вот видите, ничего не произошло. Это потому, что азот вблизи теплого предмета очень интенсивно начинает испаряться и создается воздушная подушка между кожей и поверхностью жидкости. Ожога не случается.

Роберт уже не дышал, когда последние приготовления были окончены.

— Теперь я бы попросил вас всех выйти, — сказал агент, — опуская мозговую иглу в чехол, похожий на ножны, заполненный жидким гелием. — Зрелище не самое приятное.

Дети стояли в дверях растрепанные, бледные, босые. Никто из них не плакал.

Роберт летел сквозь тоннель, ощущая необыкновенную лёгкость. Далеко впереди маячил голубой свет. Нечто, чем теперь стал Роберт, развило такую фантастическую скорость, что в ушах пело. Если они вообще были… Уши…

Свет в конце тоннеля уносился всё дальше и дальше.

Тоннель слабо изгибался кверху наподобие лыжного трамплина.

Ускорение не вызывало совершенно никакого страха.

Внезапно всё остановилось, пространство обратилось чёрным крепким сухарем. Обрушился треск, хруст. Мир сжался в математическую точку.

Сухарь сломался пополам и вокруг просветлело.

Роберт очнулся на берегу моря. Важные чайки неторопливо прохаживались по пляжу, нисколько не боясь, и искали корм. Он сидел, опираясь на руки; крупные песчинки липли к ладоням, оставляя на них малюсенькие отпечатки-крапинки.

У обветшалого затянутого мхом пирса покачивались деревянные рыбацкие лодки. И никого. Ни одного человека.

Роберт разминал песок в горсти, наслаждаясь его текстурой, гладил гальку, вдыхал сладковатый затхлый запах водорослей. Ещё никогда мир не казался ему настолько ярким, объемным, настоящим.

Он помнил, где видел пляж, сейчас явившийся ему из небытия, но это не имело значения. Теперь пляж был его.

Или?

Роберт принялся всматриваться вдаль. Ему показалось, что он заметил на горизонте силуэт идущей женщины. В легком красном платье, перехваченном на талии кушаком. Она приближалась. Ступала по одной линии, неся изящную чашу зрелых бедер. Свободная юбка как пламя полоскалась на ветру.

— Здравствуй, Роберт, — сказала Евдокия, — наконец ты пришел.

Она стояла перед ним такая, какой он её запомнил в шестнадцать: загорелая, хрупкая. В руках у неё было яблоко.

— Держи, — Евдокия протянула ему плод.

— Зачем? Я только что умер. Мертвым не нужна еда.

— Просто так. Возьми, оно вкусное.

Роберт послушался: едва зубы надорвали тугую глянцевую кожицу, и в рот ему брызнул сладкий прохладный сок, он понял: вкуснее этого яблока он ничего ещё не пробовал.

— Ну как? В смертинете все ощущения сильнее. Привыкай!

— Но ведь это всё — иллюзия? Этого всего — нет?

— Ты уверен?

Евдокия склонилась, зачерпнула горсть песка и принялась пересыпать его в раскрытую ладонь Роберта. Солнечный свет золотым лезвием вспорол облака. Волна, ударившись об камень, разбилась, окропив робертову брючину и евдокиин красный подол.

— Нет ничего более настоящего, чем ты сам.

Стряхнув песок с ладоней, она взяла его за руку и повела вдоль пляжа.

Кричали чайки. Контуры облаков блистали, как тиснение на открытке.

Внезапно пространство на пути идущих деформировалось, надулось пузырем, прогнулось, зарябило, словно поверхность жидкости — там, где секунду назад был песок, возникла живописная роща.

Роберт тотчас узнал её. Дживанна! Он мог гулять здесь и с завязанными глазами. Вглубь по извилистой тропинке, еле видной среди кореньев и трав, мимо большой ели, сквозь кусты лещины — зелёные орешки на них сейчас — детские головки в панамах…

В центре поляны — большое старое дерево. То самое. Со складчатой, пористой корой… Роберт не помнил себя от восторга: некогда нарисованный на бумаге мир обрел плоть! Цветы пахли, жужжали шмели, порхали пестрые лесные бабочки, земля дышала, кора деревьев была сухая, шершавая на ощупь — Роберт ходил и трогал деревья, всё ещё не веря.

В плотном теплом воздухе повисло предчувствие дождя.

Евдокия сорвала дикий мак и заложила за ухо. Ало-желтый цветок смотрелся бесподобно в её каштановых волосах.

Роберт трижды обогнул старое дерево. Теперь он мог прочувствовать пальцами каждую вмятинку коры, каждую шишку на месте несбывшегося сучка. Запрокинув голову, он взглянул на небо сквозь вязь раскидистых ветвей. Большое дерево практически не имело листьев. Лишь несколько веток возле самой вершины оставались живыми и зеленели.

— Давай посидим, — Роберт указал Евдокии на мощный корень — он поднимался над землей, точно выгнувший спину кот.

— Давай, — легко согласилась она, — куда нам спешить. У нас не одна вечность впереди.

Из тела корня-кота вырастала и тянулась к солнцу тонюсенькая веточка с единственным листом — как грибок.

Евдокия задумчиво кусала травинку.

— Посмотри на меня.

Она повернулась, тени ветвей убежали со смуглого лба. В карих глазах мелькнули оранжевые отблески солнца.

Роберт прикоснулся пальцами к её щеке. Осторожно отвел от лица непослушные пряди. И кожа, и волосы, и запах этой женщины — всё было таким реальным, сильным, прекрасным…

Роберт понял, что такое счастье. Иллюзия, удачно сложившаяся из мгновенных впечатлений. Устойчивый баланс зрительных, слуховых, вкусовых, обонятельных ощущений, вызывающих положительные эмоции.

— Мы оба мертвы. Мы — электромагнитное поле в микросхемах. И всё, что осталось у нас — это память. Я когда-то прикасался к женским волосам. Я гладил женскую кожу. Держал руку женщины. Здесь — не ты. И не мои руки. Моё сознание сейчас — всего лишь комбинация случайных фрагментов моей же памяти… Это — абсолютная иллюзия. Собранная из моих прошлых ощущений, возможно, далеко разнесенных во времени и в пространстве. Но каков эффект!

Евдокия молчала. Роберт привлек её к себе для поцелуя. Выпуклая лопатка под тонким ситцем встретила его ладонь.

Он был теперь совершенно счастлив. Правда, для этого ему пришлось умереть.

Конец

рассказ

Она не называла себя фотографом. Просто с раннего детства Айрис училась останавливать время. Хотя бы ненадолго. На секундочку всего… Завороженно замирать, не двигаясь, затаив дыхание, забыв обо всём. И смотреть. Запоминать то, чего раньше не было и больше никогда не будет. Мгновение.

Айрис не раскручивала своё имя, не пыталась вступить в ряды доморощенных студийных и свадебных фотографов, которых развелось в эпоху общедоступности хорошей фототехники великое множество — она просто иногда публиковала в своём Instagram удивительные вещи. Нечто, в какой-то момент приковавшее взгляд, показавшееся ей достойным того, чтобы стать бессмертным.