Николай Айдарин - Интернет [СИ]

План действий в моей голове уже созрел. План, способный спасти всех.

Все, что мне сейчас нужно — это просто написать сообщение Грею о том, где именно я сейчас нахожусь. Грей точно где-то рядом сейчас, ищет меня, но ему надо подсказать. Он знает, что я недолюбливаю большое скопление народа и предпочитаю держаться обособленно от них, а значит, меня нужно искать на самом краю толпы. Но сейчас я в другом месте. В своем воображении я стоял в безжизненной ледяной пустыне.

Светло, ветра нет, но холодно. Вокруг никого, только прямо передо мной небольшой стол с одним единственным листом, девственно белым, за исключением написанного на нем номера Грея. И рядом не было ничего, чем можно было бы написать. Снег и лед не годились — не видно будет таких чернил, да еще и слишком холодно, чтобы растопить их и писать хотя бы водой. Слюна? Можно харкнуть на листок и размазать пальцем, но, опять же — плохо видно, да еще и нету у меня столько слюны, я не верблюд. Хакеры говорили, что мои способности противоречат сами себе. Я получаю IP-адрес, но при этом, по моим утверждениям, работаю только на прием. Они утверждали, что в случае «только приема» я бы не смог подключаться к сети, это невозможно. На что я отвечал каждый раз, что мои способности вообще не возможны, но, однако они у меня есть. Я вспомнил экзамен по философии. Кажется, это было тысячелетия назад. Тогда я только обнаружил то, что могу подключаться к беспроводным сетям своим мозгом, исключая всякие устройства. И я тут же вбил в поисковик фразу для поиска. Это — отдача, а не прием. Я проделывал это еще сотни раз после этого, но, однако, не мог написать ни единой буквы, не мог оставить сообщений. И при этом вписывал пароли к закрытым сетям и сайтам. Нелогично это.

— Должен же быть способ! — отчаянно закричал я в своем воображении. Пустыня молчала. Продолжала морозить мне руки, замедляя в них циркуляцию крови. Дерьмо! Надо было лучше изучить компьютер за эти месяцы, знал бы тогда сейчас больше. Думал, что мне это не пригодится, раз уж я могу такое. Никогда не узнаешь, что тебе может пригодиться из знаний, а что — нет. Зато биологию я знаю гораздо лучше информатики, но она мне сейчас только мешает. За все это время в реальности я даже не сделал ни одного шага, настолько медленно текло время для меня. Зато в воображении прошло не меньше часа. Я пробовал все, что только можно было. Пытался выложить из снега слова, но их сдувало порывами ветра. Слюни тоже сдувало, размазывая их по моим щекам. Черт, да я даже поссать на листок попытался, но этот чертов ветер! Хорошо, что вокруг никого не было, и надеюсь на то, что поссал я только в воображении. Мне холодно. Меня бьет озноб. Взмокшие волосы умудрились замерзнуть и обломиться под проклятым ветром, а ноги промерзли настолько, что я их уже перестал чувствовать. Вдобавок я изрезал пальцы о кромку льда, пока пытался его растопить в ладони и написать хоть что-то. Изрезал пальцы. Кровь. Кровь! Вот я дебил! Ее же прекрасно видно на белом! Со злостью, даже с каким-то маньяческим остервенением я разорвал на левом предплечье рукав, оголил кожу, схватил кусок льда поострее и от души полоснул по руке. Похоже, что рана глубокая, кровоточило сильно, но боли я не ощущал из-за холода. Положил руку на стол, позволив моим остывающим красным чернилам сливаться на стол, промокнул в этой луже словно перо палец и стал им водить по белоснежной бумаге. Мне нужно было в одном единственном сообщении объяснить как можно больше, смотивировать бедного школьника Грея помочь мне и подыграть, а не смотаться в ужасе. Когда чернил стало не хватать, я полоснул еще раз, на сгибе локтя. Рука уже не шевелилась, начала кружиться голова, в глазах стало темнеть, но я продолжал писать. Наконец, я обессилено упал на равнодушный лед. Я терял сознание, чувствовал, что умираю — и одновременно шагал в реальности. Это было парадоксально, но это было. Мне не было страшно. И я не считал, что я жертвую собой, ведь я знал, что я жив и здоров, и что мне предстоит сделать самое главное. И, когда зрение уже почти умерло вместе со мной, я увидел, что кровавый листок подхватил порыв ветра и понес прочь. У меня получилось. Я продолжил идти, слушая указания Паши о том, что и когда следует говорить. Интернета я больше не чувствовал. Я не мог попасть в это таинственное пространство, где я был всемогущим — и в то же самое время никем, одним из миллиардов пользователей, уж не знаю, сколько их точно. Все пропало. Внезапно я краем глаза заметил справа от себя Грея.

— Чертов лед! — воскликнул я, падая лицом вперед и хватаясь за ближайшего человека.

— Эй, ты там поосторожнее — услышал я из выскользнувшей из руки трубки. Все было подстроено. Грей прочел сообщение. И то, что он здесь, рядом со мной, говорит о его согласии.

— Это было самое длинное SMS в моей жизни, — шепотом сказал мне он.

— А будь оно написано без ошибок, я прочел бы его гораздо быстрее.

— Заткнись и снимай куртку и шапку, — велел я ему. Мы обменялись одеждой прямо на льду, под прикрытием толпы. На нас косились, но я ответил, что помогаю парню скрыться от назойливых родителей, следящих с помощью приметной одежды и дебильного рюкзака за сыном. Тупые людишки повелись без проблем. Ростом мы были одинаковы, только я чуть шире в плечах, в результате чего рукава оказались коротковаты. Но это фигня. Главное сделано.

— Тяни время, — сказал я ему. — И сделай голос повыше, чтобы на мой был похож хотя бы отдаленно. Басишь много. И побежал. Теперь судьба десятков людей была в его руках. Все что я мог сделать — это найти Пашу. И избить его. Из толпы я выбегать не стал, стараясь не привлекать к себе внимания. Нынче мало кто бегает. За пару минут добрался до одиноко стоящего здания, больше похожего на столб с часами. Оно было когда-то белым, но краска облупилась и пожелтела, вдобавок стены были обильно исписаны граффити и матными надписями фломастером о том, кто кого имел, где был и что думает или слушает. Ненавижу таких людей. Испортили один из немногочисленных памятников культуры. Вошел внутрь, миновав большую навесную табличку «закрыто на реконструкцию», поднялся по длинной лестнице наверх. Башня высокая, подъем утомителен, и я даже останавливался один раз на передышку — отвык от физических нагрузок. Наконец, я поднялся на смотровую площадку. Часовой механизм располагался когда-то сверху площадки, но пару лет назад башню закрыли на ремонт, который так и не начался, и механизм убрали, так что теперь над нами была высокая куполообразная крыша, точь-в-точь как последнем ужастике про вампиров, который я смотрел. Паша стоял возле самого края, одной рукой держа слабенький театральный бинокль (неудивительно, что он не разглядел нашу подмену), а другой — прижимая к уху древний мобильник.