Нил Стивенсон - Великий симолеонский капер

Каждые четыре часа нам позволяют пятнадцатиминутный перерыв. Я запускаю домашний театр, просто цилиндры продуть, и устремляюсь по главной улице Метавселенной — в клубешник по своему вкусу. Я все еще в своей униформе Растера, но мне начхать. Я один из тысяч Растеров, снующих взад-вперед по улице во время своего перерыва.

Мой клуб — в узком переулке, отходящем от узкой боковой улочки, вдалеке от огромных виртуальных ТРЦ и трехмерных парков видеоразвлечений, основных источников дохода в электронной экономике Метавселенной. Внутри несколько Растеров, но у большинства посетителей аватары покреативнее. В Метавселенной никогда нельзя надеяться, что твой пирсинг, брендовая одежка или татуха прикольней, чем у следующего клиента.

Группа на сцене — их концерт транслируется вживую из пражской студии — не очень, поэтому я перемещаюсь в дальний зал, заставленный виртуальными стеллажами; каждую кассету можно послушать, уделив несколько секунд каждой песне. Если понравилось, скачиваешь целый альбом, с опциональными интерактивными табулатурами, видео и текстами.

Я как раз роюсь в одном из таких стеллажей, когда ощущаю присутствие другого аватара рядом: это что-то большое и лохматое. Оно что-то бормочет, но я его игнорирую. Могучий кашель долетает из сабвуфера, скрежещет в динамиках, прорывается на центральный канал экрана. Я разворачиваюсь. Это оказывается внушительное создание в футблолке с надписью ХАКЕРЫ 1111. У него очень длинные клыки, похожие на косы, ими оно вцепилось в цилиндр ярко-розового цвета. Прорисовка куда лучше растеровской, качество почти диснеевское.

Ленивец произносит:

— 537824167720.

— Эй! — кричу я. — Ты кто, блин, такой?

Ленивец подносит к пасти розовый цилиндр и отпивает. Это банка «Джолт».

— Ты откуда узнал число? — требую я. — Оно должно храниться в секрете.

— Ключ под ковриком у двери, — говорит ленивец, разворачивается и покидает клуб.

Мой пятнадцатиминутный перерыв истек, и остаток рабочего дня я ломаю голову над смыслом его слов. Потом слезаю с дивана, открываю переднюю дверь и лезу под коврик.

Так точно, кто-то подсунул туда конверт. Внутри лист бумаги с числом, записанным в шестнадцатеричной нотации, какой пользуются компьютерщики: 0A56 7781 6BE2 2004 89FF 9001 C782 и так далее, примерно пять строк.

Ленивец мне сказал, что «ключ под ковриком у двери». Готов поставить много симолеонов, что число это — ключ, который позволит мне получать и отправлять зашифрованные сообщения.

И я убиваю десять минут, набирая его на клавиатуре. Появляется Растер и начинает мне надоедать:

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Когда я вбиваю двести пятьдесят шестую цифру, то уже становлюсь раздражителен и успеваю наговорить Растеру грубостей. Меня это не радует. И вдруг я слышу то, что отдается в моих ушах ангельской музыкой:

— Простите, я вас не понимаю, — чирикает Растер. — Пожалуйста, проверьте свое проводное подключение. У меня небольшие помехи на линии.

На экране материализуется вторая фигура, подобная цифровому джинну: это снова ленивец.

— Ты кто, черт побери, такой? — спрашиваю я.

Ленивец снова прикладывается к «Джолт», приглушенно рыгает и говорит:

— Я Кодекс, ленивец-криптоанархист.

— Ваше оборудование нуждается в ремонте, — сообщает Растер. — Пожалуйста, свяжитесь с поставщиком услуг.

— Твое оборудование в порядке, — говорит Кодекс. — Я шифрую твой канал. Прову кажется, что это помехи. Как ты уже догадался, это число — твой личный код шифрования. Ни одно правительство и ни одна корпорация на земле нас сейчас не подслушают.

— Ну, спасибо, блин, — говорю я.

— Всегда пожалуйста, — отвечает Кодекс. — Теперь к делу. У нас то, что нужно тебе. У тебя то, что нужно нам.

— Откуда вы узнали ответ на секретный вопрос про конфеты и Солджер-Филд?

— У нас все двадцать семь, — говорит Кодекс. И выпаливает секретные числа для Кэндлстик-Парка, Кингдоума, Медоулэндса...

— Если только вы не влезли в сейф аудиторской фирмы, — говорю я, — то могли узнать их одним единственным способом. Вы подслушивали мои чатики с Растером. Вы поставили на прослушку линию передачи данных из этой приставки, не так ли?

— Ай, типичная работка. Я так думаю, ты нас принимаешь за прыщавых социопатов, тинейджеров с высоким IQ, хакеров, которые с истеблишментом пранки в стиле первокурсников откалывают.

— Эта мысль меня посещала, — говорю я. Но уже тот факт, что мультяшный ленивец выглядит таким реалистичным и потрепанным, как сейчас, заставляет заподозрить куда более высокий технический уровень. Например, у Растера всего шесть лицевых анимаций, и все не слишком хорошие.

— Твой брателло владеет рекламным агентством, так?

— Верно.

— Он недавно основал «Симолеон Корпорейшн»?

— Верно.

— Как только он это сделал, правительство поставило ваш дом под круглосуточное наблюдение.

Неожиданно стеклянный глаз на передней панели приставки кажется мне очень большим и покрытым капельками.

— Они влезли в наш кабель?

— Им не пришлось. Кабельщики и рады сделать грязную работу — в конце концов, они правительству обязаны своей монополией. И все расчеты, какие ты делал через Растера, посылались напрямую кабельщикам, а от них — правительству. У нас там крот сидит и все нам сливает через анонимный почтовый сервер в Ювяскюля, Финляндия.

— А с чего бы это правительству напрягаться?

— Они сильно напряглись, — говорит Кодекс. — Они намерены уничтожить симолеоны. И если понадобится, то по ходу растоптать вашу семью.

— Зачем?

— Потому что если они не уничтожат е-деньги, — говорит Кодекс, — то е-деньги уничтожат их.

На следующий день я появляюсь в офисе своего брата, стандартном, переделанном из старой электростанции в ближнем Вест-сайде. Он заканчивает какие-то телефонные переговоры и взмахом руки зовет меня в кабинет: пещерообразное пространство с гигантской паровой турбиной в качестве элемента конференц-системы. Надо полагать, это у него так чувство юмора проявляется.

— Ты разве не обязан сейчас по инфохайвею для вышедших в тираж мотористов гонять? — спрашивает он.

— Избавь меня от этого покровительственного тона, — говорю я. — У нас, криптоанархистов, времени на такие шуточки нет.

— Криптоанархистов?

— Часто также используется термин «панархисты».

— Прикольно, — говорит он, обдумывая это словечко. Уже прикидывает, как бы его в рекламе использовать.

— Ты сегодня весь из себя такой румяный и довольный, — говорю я. — Две щедрых пинты «Хогсити-портера» с ребрышками из спины ягненка на гриле в «Дайвен-Лэйквью»?

Внезапно он садится очень прямо и бросает вокруг взгляд украдкой, словно заподозрил, что над ним собрались подшутить, и не хочет остаться в дураках.