Михаил Харитонов - Золотой ключ, или Похождения Буратины

10 ноября 312 года от Х.

Страна Дураков, Вондерленд, Понивилль, отель «Хентай», номера 103 и 104.

Утро, день, вечер.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Гермиона, пишу тебе из Дворца. Только что Верховная утвердила приказ о назначении Бекки Биркин-Клатч первой заместительницей председательницы Комиссии по энергетике.

Мне предложена работа в Промышленном Совещании. Я соглашусь, если получу достаточные полномочия.

Бекки и Альбертина покинут Понивилль послезавтра. Ты должна их сопровождать. По дороге введи Бекки в курс дела, без технических подробностей.

Я настоятельно рекомендую тебе нормализовать отношения с Молли Драпезой. Пока меня нет – держись за её хвост.

Постарайся смягчить её позицию по отношению к Бекки. Делить им теперь нечего, а у Драпезы огромные связи.

Целую. Мама.

P. S. Я не могу серьёзно относиться к твоей вздорной фантазии остаться в Понивилле работать на каком-то там заводе. После Комиссии это означает падение статуса, причём не только твоего, но и семьи в целом. Постарайся больше не удивлять меня таким образом. Мама.

Частная переписка, передано личным бэтменом Мирры Ловицкой.

Арлекин был в печали, в обиде. Обиднее же всего было то, что свою печаль он заслужил. И знал о том. И не мог развидеть это – ну или хотя бы забыть.

Как обычно, началось всё с Пьеро. С ним вообще были проблемы. Похоже, диета из айса, крекеров, соевых батончиков и газировки, которой он придерживался в последнее время, начала-таки сказываться. Тяпнутый чудил, и чудил всё затейливее.

Первые симптомчики имели место ночью – точнее, под утро. У Пьеро случился плохой приход, он метался на кровати и кричал: «Котинька! Котинька! Не ходи! Не верь! Она обманная! Котинька, не ходи туда!» – и тому подобную чепуху. В конце концов он заорал непонятное «Хик Родос!!!» – после чего упал с кровати, покатился по полу, забился в угол за портьеру. И там, за портьерою, проблямудел окончательно и бесповоротно.

Арлекин таких сцен уже насмотрелся. Так что он просто вздохнул, укутался до ушей в одеяло, перевернулся на другой бок и заснул. Сквозь сон он слышал, как Пьеро ползает на четвереньках по комнате, читает гадкие стихи и тихонько всхлипывает, ударяясь в темноте о мебель.

Проснувшись, Арле обнаружил на стене номера выведенную кровью надпись: «Голова это нога которая разучилась ходить». Автора афоризма в номере не было. В конце концов Арлекин нашёл его в коридоре под шифоньером. Пьеро, каким-то чудом забившийся в узкую щель, пускал слюни и тихо повторял – «итить… итить… итить…» Пришлось звать на помощь дежурную по этажу. Она пришла – молодая смешливая няша, подрабатывающая в гостинице, чтобы оплатить обучение на филфаке – с двумя медведями, которые подняли шифоньер и извлекли оттуда забуянившего постояльца. Тот – окровавленный, бессмысленный, тщедушный – не сопротивлялся и даже полез целовать медведям ноги, лепеча, что он только что постиг смысл страдания, который состоит в очищении от неврозов, и что всем и прямо сейчас необходимо немедленно пострадать. Тут из него попёрло эмополе, да такое, что медведи уронили шифоньер и заревели в голос, перебудив постоялиц в ближних номерах. Дежурная, в свою очередь, горестно обоссалась, потом обильно прослезилась, назвала Пьеро «бедненьким» и уволокла к себе. Арлекин вздохнул с облегчением. Поняша была мягкосердечно-податлива, чем все окружающие беззастенчиво и пользовались. Арле только надеялся, что она не будет пытаться няшить Пьерика. Ничем хорошим это кончиться не могло.

Однако ж после утренних треволнений дела пошли веселее. Карабас, внезапно добрый, позвал всех разумных и вменяемых членов команды – то есть Напсибыпытретеня и Арле – в свой номер на ранний ланч. Такое единение с коллективом он себе позволял нечасто и всегда со смыслом. Арлекин это знал и шёл к шефу со смешанными чувствами, ожидая то ли пиздеца, то ли какого-нибудь нежданного счастья.

Случилось второе. Бар Раббас, с наслаждением уплетая репу, маринованную в меду – к этому поняшьему лакомству раввин успел пристраститься, – сообщил, что выступлений в ближайшее время не будет. По каковой причине он намерен и сам хорошенько отдохнуть, и команде дать роздых. Во всяком случае – на сегодня-завтра. Если кому-то для отдыха и развлечений нужны средства, он готов ими снабдить. Разумеется, в пределах разумного.

Напсибыпытретень оживился и сообщил, что в таком случае он намерен немедленно отобедать в «Сахарной косточке». Это было элитное заведение при отеле, вообще-то предназначенное для домашних любимцев – от котегов до пекинесов. Арлекин считал, что есть из той же миски, откуда хомячит безмозглый электорат – западло. Напси, напротив того, на жизнь смотрел кинически и интересовался исключительно содержимым миски. В «Косточке» кормили отменно. Проблема была в заоблачных ценах: ни одна косточка там не стоила дешевле соверена. С точки зрения Арлекина, это выходило за пределы разумного, да и вообще за всякие пределы. Однако Карабас без звука вытащил из-под стола тяжёленький мешочек и отдал его пёсику. Который даже не поблагодарил его – во всяком случае, вслух.

У маленького педрилки были свои планы. Давеча у него образовался новый дружок-поняш – молодой знойный пидорюга с идеальным эякулятором. От одной только мысли о нём Арлекишкина жопка начинала призывно ныть. Увы, юнец был хоть и молодой, но уже избалованный, чтобы не сказать испорченный. Во всяком случае, в ответ на очередные приставания он довольно откровенно сказал, что бабы вообще-то платят за каждую случку и что любовь без интереса – напрасно потраченная спущёнка. Арлекин, однако, страстно нуждался в ласке. Поэтому он тоже попросил бабла и получил такой же мешочек. Правда, вместе с косым взглядом исподлобья. Но предрассудки шефа в данный момент его волновали меньше всего. Он сгрёб денежки за пазуху, сказал спасидо и поспешил на конюшню – любить и быть любимым.

По дороге он позволил себе немножко покумекать, с чего это шеф так расщедрился. Несмотря на всю свою бездуховность и душевную гнильцу, педрилка был смекалист. К тому же общение с местными его кой-чему научило. Поэтому, пораскинув мозгами, он понял дело так, что Верховная Обаятельница рассчиталась-таки за спецобслуживание. Судя по довольной роже раввина, расчёт был более чем щедрым. Причины щедрости тоже были более-менее ясны. Их Грациозность не могла вознаградить Карабаса бар Раббаса и его присных знаками чести, даже самыми ничтожными. Увы, протокол в таких случаях требовал публичности, воздаяния почестей и прочего в том же духе – что было совершенно исключено по многим причинам. Начиная с того, что появление Карабаса во Дворце Приёмов вызвало бы панику – и кончая тем, что Верховная была совершенно не заинтересована, чтобы мысли её ближайшего окружения стали тораборцам известны. Поэтому Мимими предпочла откупиться. Благо, было чем. К тому же куча золота как бы намекала, что дружить с разноцветными лошадками перспективно и небезвыгодно.