Михаил Харитонов - Золотой ключ, или Похождения Буратины

Драпеза всхлипнула. Мысль на табличке показалась ей исполненной глубочайшего смысла.

В голове у неё дул розовый ветер, снося все лишние мысли в ту медленную бездну, в которой воскресала её душа, её жизнь, её любовь. Виноград расцветал, изваянья в аллеях синели, небеса опирались на снежно-белые плечи Великой, которая всё вернула, всё устроила, всё управила. Глупая Молли запуталась, заплутала, а Верховная вывела её на свет, открыла путь, дала перспективу.

– Тётя пьяная, – раздался детский голосок. Драпеза скосила глаз и увидела чугунную ограду, а за ней – крохотную поняшку-жеребёнку со смешной мордочкой. На ограде синела табличка: «Улица Садово-Грефская, дом 2».

Драпеза сообразила, что «Люцерна» должна быть где-то рядом, задрала хвост и понеслась выручать шляпку и бельчонка.

17 дня 11 месяца Тарзана 889 года Тарзана / 17 ноября

137 года от Х.

Страна Дураков, домен шерстяных, крепость Болат-Юрт.

День.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Нэ пызди многа. Пызди мала.

Народный пасловиц и пагаворка. Кныга маладова байца. Гиен-Аул: Нахнахыздат, 566 год Тарзана.

– Ыыыыыыыыыыуууууууввям! – Тарзан смачно зевнул и с чвяканьем хлопнул пастью.

Было скучно. Как бывает скучно в хорошей больнице, где не экономят на расходных материалах. Впрочем, экономить на Тарзане никто бы и не посмел. Так что голова лидера была запакована в несколько слоёв туго накрученной марли. Веки в целебной смазке, холодный бинт на глазах, удобный подгузник из свежего сфагнума – всё указывало на персональную палату в хорошем госпитале.

В нём-то Тарзан и находился.

Лежать здесь было почти приятно. Почти – если б не тупая боль в черепе и общее ощущение обступившего пиздеца.

Тарзан втянул ноздрями воздух. Пахло лекарствами, металлом и сыроватой женской шерстью. Видимо, сиделка. Тарзан наморщил лоб под повязкой, пытаясь вспомнить, как же её, скобейду, зовут. Вспомнил.

– Алашат! Аспырын и минэт! Быстра! – гаркнул он, тщательно выдерживая военахский акцент и интонации.

– Сэчас, вощд! – бойко отрапортовала невидимая Алашат, шебурша какой-то коробкой. Аспирин растаял во рту, через кариесные провалы всасываясь в плоть и омывая сплетения нервных волокон с той настойчивой, всепроникающей заботой, какая отличает хорошие обезболивающие. Нервы осторожно расслабились. Тупая боль в голове отступила. Зато внизу приятно набухло.

Тарзан лежал раскинувшись и думал – хорошо, что он не видит лица этой Алашат. Он представил себе заросшую шерстью морду с лошадиной челюстью и почувствовал, что эрекция спадает. Тогда он представил себе палевую догиню, которую его отец подарил ему на пятнадцатилетие. Догиня была глупая, не разговаривала и бегала на четырёх лапах. Зато она была преданной и очень страстной… Нахнах глухо зарычал, выгнулся всем телом и кончил.

– Кххм, – откуда-то со стороны окна раздалось деликатное покашливание. Однако узнаваемое.

– Эта ти, палковнык? – на всякий случай уточнил он.

– Некоторым образом, – отозвался полковник Барсуков.

– Алашат! Сдэлай нам кофэ, дэвочка, ми спэшым, – распорядился Тарзан, как обычно. Полковник любил кофе и всегда спешил.

– Не надо, – остановил его Барсуков. – Алашат, иди. Зайдёшь через… – он задумался, – через две минуты после того, как я выйду, – принял он решение.

– Да, палковнык, – ответила девушка. Раздалось мягкое «туп-туп-туп», скрипнула дверь, звякнул замочек. Стало тихо.

– Здоровья и добра, – вежливо начал полковник и замолчал.

– Ни пука, ни хера, – церемонно отозвался Тарзан. Этого визита он ждал, сценарии возможного разговора продумал и от них от всех отказался. Полковник просто переиграл его, переиграл вчистую. Непонятно было – как.

– Вам хочется знать, почему я живой и здоровый, а вы не вполне? – в голосе полковника не было ни единой саркастической нотки. – Потому что переговорную в башне оборудовал я. А я отношусь к вопросам безопасности серьёзно. Например…

– Рояль? – перебил его Тарзан.

– Именно. Это дохомокостный немецкий инструмент. Собственность офицерского собрания триста второго полка. В составе дивизии «Фельдхеррнхалле». Продукция для армии делалась с дополнительными средствами защиты. В том числе – на случай стрельбы в пианиста. Специальное поле. Отталкивает пули, тесла-разряды, плазменные сгустки и всё такое. Кроме того, в рояль встроены три шокера, пара пулемётов и базука. Немцы ценили музыку, – вздохнул он.

– Из чего подстрелили меня? – спросил Тарзан.

– Это не рояль. Это стол. Пуля срикошетировала, попала в столешницу, стол стал отстреливаться.

– Чем? – уточнил на всякий случай вождь шерстяных.

– Электричеством и плазмой. В вас попал плазмоид. Ерунда, в общем-то. Но неприятная. Хорошо, что у вас толстый череп, – сарказма не прибавилось ни на скрупул, полковник говорил абсолютно серьёзно.

– Почему я об этом не знал? – спросил Тарзан.

– Вы не интересовались, – сказал Барсуков после крохотной паузы.

Шерстяной почесался, обдумывая ответную реплику. Барсук не сказал – «вы не спросили». Это подразумевало бы, что полковник ответил бы. Нейтральное «не интересовался» означало, что он не предпринимал никаких действий, чтобы узнать, как устроена система безопасности переговорного зала.

Тему можно было бы раскачать. Но не сейчас и не в нынешнем его положении. Когда он лежит здесь, полуослепший, беспомощный.

Помолчали. Тарзан быстро прикинул варианты и остановился на том, который пришёл ему в голову первым.

– Я тебя прощаю, – наконец сказал он.

– Аналогично, – ответил полковник.

Тарзан подумал секунды две, устраивает ли его такой ответ – и всё, что из него следует с точки зрения статуса собеседников. Полковник, бывший младшим партнёром, сделал заявку на статус равного. Равного фактически: если бы он хотел формального и публичного признания, то сказал бы «и я тебя прощаю». Но он, видимо, понимал, что Тарзан подобного не стерпит даже в нынешнем состоянии.

Решив, что в сложившейся ситуации на что-то лучшее рассчитывать не приходится, вождь шерстяных промолчал. По понятиям, молчание после слов, не содержащих прямого вопроса, считалось за отсутствие возражений, но за согласие не канало. К тому же нахнахи понятий не признавали, и Барсукову это было отлично известно.

Выждав приличествующее время, Тарзан прочистил горло и спросил:

– Мага жив?

– Жив, – сказал Барсуков почти сразу. – Лежит тут рядом. В сознании. Голова вроде бы в порядке. Небольшие проблемы с левой рукой. Ничего, до свадьбы заживёт, – непонятно закончил он. Барсуков иногда говорил непонятные слова. Тарзан решил не обращать на это внимания.