Александр Бушков - Самый далекий берег

– Вы все равно ее не сможете перевести, – сказал Кирьянов.

Зорич поднял бровь:

– Как это прикажете понимать? Насколько мне известно, вышестоящее начальство пока не подписывало приказов о моем снятии или служебном перемещении, так что я остаюсь командиром, которому вынуждены подчиняться все, кто здесь служит, нравится им это или нет.

Глядя в пол, Кирьянов убито признался:

– Но она-то вам не подчиняется…

– Как так? – спросил Зорич с нешуточным удивлением.

– Она не отсюда.

– Простите? Вы хоть понимаете, что говорите? Чувствуется по запашку, что вы совсем недавно… употребляли. Но, Константин Степанович, вы определенно в том состоянии, когда человек способен к АКТИВНОЙ МЫСЛИТЕЛЬНОЙ деятельности, можете трезво оценивать обстановку… Как это – «она не отсюда»? На планете нет других объектов, кроме нашей базы, а на базе просто нет людей, которые бы мне не подчинялись…

– Она… она из дома отдыха, – сказал Кирьянов. – С генеральских дач, или как там это зовется…

Что-то со стуком упало сзади. Кирьянов повернул голову – это прапорщик Шибко, вскочив со своего кресла, опрокинул со стоявшего рядом столика вазочку с цветами, но не обратил на это ни малейшего внимания. Стоял навытяжку, таращась с видом глубочайшего изумления. В точности такого, как появилось на лице Зорича, уже не похожего сейчас на бронзовый бюст Наполеона Бонапарта…

– Как-кого еще дома отдыха? – протянул Шибко, бледнея на глазах. – Как-ких еще генеральских дач?!

– Как-ких еще генеральских дач? – как эхо, повторил Зорич.

Он тоже бледнел на глазах, и это было настолько незнакомо, неожиданно и удивительно, что Кирьянов ощутил, как вдоль хребта прошли волной мелкие ледяные мурашки.

– Те, что в распадке, – промямлил он, почему-то начиная ощущать самый что не на есть неприкрытый, панический страх. – Там, в распадке, за озером, дом отдыха для генералов…

Его собеседники переглянулись, и штандарт-полковник стал медленно, ужасно медленно подниматься из-за стола.

– И озеро! – во весь голос крикнул вдруг Шибко. – И это чертово озеро! Озеро, герр оберст! Ферфлюхтер хунд!

Он стоял, выпрямившись во весь рост, бледный как смерть, громко выплевывая незнакомые слова, матерщину, судя по тону. Потом замолчал, с остановившимся взглядом теребя рукой китель в том месте, где когда-то, в прошлой жизни, у него, должно быть, висела пистолетная кобура…

– Вы полагаете? – ледяным тоном осведомился штандарт-полковник.

– И озеро…

– Кирьянов! – Зорич крикнул так, что Кирьянов, сам не зная почему, вскочил и вытянулся. – Быстро, в трех фразах! Что за дачи, кто она…

– Мы познакомились… Она гуляла по берегу… Ее зовут Тая, она дочь какого-то генерала Структуры… Живет в доме отдыха, что в распадке… Я его сам видел, она показывала… – Он смотрел прямо в глаза штандарт-полковнику, и оттого, что видел там, страх не проходил, наоборот, креп. – Я видел стену, окна…

Зорич, оторвав от него остановившийся взгляд, чуть склонился над столом и ткнул пальцем в какой-то тумблер.

И все моментально перепрыгнуло в какое-то иное, неведомое измерение. В коридоре, по всему зданию отчаянно взвыли сирены, в перерывах меж мощным ревом слышно было, что и в других зданиях звучит то же самое. Металлический голос донесся откуда-то сверху:

– Боевая тревога! Боевая тревога класса «ноль» всей базе! Боевая тревога «ноль»! Агрессия высшей степени! Комендантам зданий обеспечить оборону, немедленно обеспечить оборону! Оружие разобрать! Боевая тревога класса «ноль», агрессия высшей степени!

Пока Кирьянов лихорадочно пытался вспомнить, что ему полагается делать в этом случае – черт их упомнит, все уставы! – прапорщик Шибко неуловимым кошачьим движением метнулся к стене, нажал кнопку, и панель отошла в сторону, открыв рядок продолговатых черных «пушек», не особенно больших, компактных, неопасных на вид, но являвших собой довольно жуткое оружие – излучение рвало водородные связи меж молекулами, и любое живое существо, независимо от размеров, вмиг превращалось в облачко пара…

– Лови!

Очнувшись от оцепенения, Кирьянов поймал на лету оружие за узкое черное цевье, почти машинально щелкнул тем, что служило здесь затвором. Уж эту штуку он знал, освоился на периодических тренировках.

– За мной, мать твою!

Кирьянов опрометью кинулся к двери вслед за прапорщиком – тот несся, словно атакующий гепард. И успел еще услышать, как Зорич кричит, склонившись над селектором:

– Агрессия высшей степени! Прошу помощи! Эскадрилью немедленно!

Шибко топотал впереди. Кирьянов бежал следом, предусмотрительно держа оружие дулом вверх. Хмель выветрился как-то мгновенно, голова была ясная, вот только не имелось в ней не то что мыслей, но даже и догадок, пустая стала головушка, ничем не обремененная – сработали некие механизмы, знакомые всем, кто носит форму и ходит строем, превратили хомо сапиенса в нерассуждающий механизм, побуждаемый к активным действиям исключительно приказами начальства. Тут уж не до мыслей, хрен с ними…

В вестибюле кучкой стояли остальные, с оружием наперевес. Не останавливаясь, Шибко проорал:

– Бегом марш, за мной!

Он и на вольный воздух выскочил, разумеется, первым. И целеустремленно кинулся к озеру. Выбегая следом, Кирьянов успел заметить, что окна остальных зданий распахнуты и оттуда торчат черные стволы, что от небольшого гаража сломя голову несется шофер Вася с пушкой на изготовку. Что-то переменилось в окружающем мире мгновенно, жутко и непонятно…

Шибко несся по прямой. Кирьянов споткнулся и едва не пропахал носом землю, после чего стал поглядывать под ноги. Он старался не отставать. Сзади слышался топот – это великан Трофим сотрясал землю, потом его обогнал худенький Кац, за ним еще кто-то…

– Стоять! Растянуться цепью! Кирьянов, влево! Рая, вправо! Дуру на склон!

Прапорщик Шибко командовал отрывисто и четко, в момент превратив кучку бегущих в растянутую стрелковую цепь. Трофим сбросил с плеча «дуру» (если сравнить пушки с автоматами, то «дура» примерно соответствовала тяжелому пулемету), которую только он один и мог допереть сюда на плече бегом, ничуточки не сбив дыхание. Пинком раздвинул треногу, вбил ее в мягкую землю на склоне холма, повел стволом вверх-вниз и вправо-влево.

Настала тишина, никто никуда не бежал, никто не суетился, все замерли в напряженных позах, все стволы были обращены к озеру. А озеро посверкивало под неярким солнцем мириадами искорок, и кувшинки, как обычно, лежали на спокойной воде.

Стоявший слева от прапорщика Кирьянов видел, как у белокурой бестии слегка отвисла челюсть. И было от чего: меж ними вдруг оказался Чубурах, точно посередине, придерживаясь той же невидимой линии, мохнатик, двигаясь как-то иначе , чем обычно, обеими лапками держал перед собой нечто вроде переплетения синих трубок, кое-где декорированных черными дисками и полупрозрачными желтыми шарами. Бережно установив эту штуку перед собой, зверюшка принялась манипулировать крохотными шариками на блестящих стебельках, выраставших из непонятного агрегата там и сям.