Фёдор Быханов - Пришелец [Сборник повестей и рассказов]

Место во главе тамтамщиков, очень серьезно понимавших дисциплину с помощью иглы, всегда было не просто уважаемым на публике, но и выгодным. Так как оно позволяло тому, кто его занимал, быть на и виду в самый важный момент истории Богатого острова, и пожинать немалые гонорары.

И это прекрасно понимал тот, кто получил возможность так возвыситься над другими. Короче все сводилось к неторопливости автора, всуе перед Нынешним Вождем, обещанного шедевра. Первого и неизвестно — не последнего ли? Потому что новоявленный композитор обычно работал в создании политических пьес и увертюр, а в этом жанре исторического набата выступавшего исключительно на общественных началах.

Но вот завершилось смакование дипозасланцем своей новой роли. С высоты своего летательного аппарата с шарами по углам корзины, он сначала погрозил музыкантам дирижерской иглой, после чего взмахом этой знаменитой дикобразовой палочки, наконец-то взялся за тело. Строго предложил здоровякам, изнывавшим в ожидании этого за своими тамтамами, что есть мочи дать ход его замечательному творению, выдающимся образом прославляющему Богатый Остров.

Между тем, под раскаты торжественного звукоизвлечения, уже зрел заговор. Правда, пока, что лишь в мозгу одного отставного властелина обеих ключей — скрипичного и басового, не считая того, что был от номера гостиницы, где ожидали стопка нотной бумаги и карандаш для утоления приступа творческого нетерпения.

Глядя на то, что вытворялось на сцене с колыхающейся над пюпитром дирижерской корзиной, маэстро Бахбородинский уже составив план коварной мести. Сейчас же только и делал, что выжидал окончательной усталость молотобойцев, терзавших своим упорством тамтамы.

Он только радовался своей предусмотрительности, позволившей ему загодя пригласить для исполнения своегого нового произведения не просто звезду одной этой эстрады, а популярнейшего повсюду в здешних краях исполнителя вокализов Эндокриола Громыхзона.

Да и тот, после вчерашнего употребления чрезмерного количества дрынцаловки, а наутро еще больших литров опохмелителя, теперь давал безмолвны знаки начинать пение. Так как непроизвольно танцевал за кулисами, поочередно поджимая от нетерпения то одно, колено, то другое.

Как было почти всегда перед его выходом к зрителю. А значит, явно был уже готов отчетливо и протяжно произнести в микрофон каждый значок, начертанный ему на листке с вокальной партией.

— Когда же песня станет окончательно узнаваемой и популярной, можно будет отправляться с нею на гастроли, — вертелось в голове у автора музыки и текста. — И уже там, в пути к новой славе, зарабатывать на продаже входных билетов на концерты.

Тамтамы, между тем, смолкли. Музыканты потянулись за кулисы. Хотя все еще продолжал раскланиваться бисирующий дирижер, чья голова в поклонах то исчезала за стенками липовой корзины, то появлялась снова, озаряя всех своей счастливой улыбкой. Удивительно еще и тем, что блестела вставленными зубами под заведенными в экстазе под самый лоб мудрыми очами автора музыки и текста.

Вот тогда, под гром аплодисментов, которыми воздали музыкантам по их заслугам и успел выйти к рампе, следуя разрешению нынешнего Вождя, сам маэстро Бахбородинский.

Более того, припав к микрофону, он умудрился прочесть первые слоги названия нового номера концерта, как его чуть не затоптали, вернувшиеся за дополнительными воздаяниями, тамтамщики.

Вышло так, что каждого из них выгнал на прежнее место один только вид обнаженной дирижерской палочки. Она же являлась ныне грозным оружием в руках бывшего новичка, а ныне — мастера торжественного провозглашения всего и всякого. Доказавшего свое мастерство с помощью дребезжания козлиной кожи, натянутой на вместительные бочки тамтамов, прежде использованные не по назначению — для настаивания плодородного коричневого раствора.

Потому тревожную тишину, на мгновение установившуюся сразу после обнародования маэстро Бахбородинским его грандиозного вокального замысла, прервал гром чужой овации. Той самой, что зал вновь устроил дипзасланцу в лице его взмыленных от усердия подчиненных с массивными колотушками в уставших руках.

Так что оказалось на лицо, что, совсем не зря получал щедрый оклад коричневой краски за своё сидение в заморском далеке месье Макороноухий, сумевший найти новое приложение своим многочисленным талантам.

Так и находились они под лучами софитов — стоял на своих двоих бывший владыка музыкальной империи Богатого острова и плавал в корзине над сценической площадкой ее новый светило. При этом оба поглядывали друг на друга краешками глаз, тогда как полностью расширенные зрачки устремляли на зрителя. Одни с ненавистью за измену, а другой — вынося молчаливую благодарность своему новоиспеченному электорату.

Дополнительный резонанс происходящему придавало эхо, все еще раскатывавшееся по округе от слов маэстро Бахбородинского, поторопившегося с объявлением выхода к публике Эндокриола Громыхзона с его новым произведением.

Один только Визирь Переменчивая Зорька не рукоплескал. Только вовсе не потому, что не мог определиться в том, кто ему более по нраву. В этот момент он лихорадочно подчитывал, глядя вниз, на босые ноги, покрытые коричневым «загаром» собственные убытки.

Они же грозили быть немалыми от замены простых звуков тамтамов на своем танцедроме еще и рифмованными сотрясениями воздуха. За которые следовало бы отчислять немалые авторские гонорары уже не только маэстро Бахбородинсому и его звонкоголосому протеже Эндокриолу Громыхзону, но и феномену с воздушного шара, доказавшему на деле — как здорово может быть всем, кто здесь собрался от идей, созревших над волнами океана с проносившимися внизу сворами ездовых злых дельфинов.

Притом, что единой коричневой лепешкой от каждого из них вовсе не отделаться. Могли потребовать и некую сумму «данайцев». А все едино выходило не в пользу прежней услады любителям коллективных развлечений под музыку лезгинки — гопаков.

А раз так, посчитал Визирь, то и нечего было церемониться с конкурентами в шоу-бизнесе. И он составил троицу на сцене, выйдя к рампе, где его вовсе не ждали, ни зрители, ни, тем более их кумиры.

Микрофон, между делом, объединил всех, сделав состоявшийся диалог властителей умов доступным для самих владельцев серого вещества под черепной коробкой с затейливыми ирокезами на полувыбритой загорелой коже.

— И во что же обойдется всемирное узнавание вашего нового труда на ниве поэзии и музыки? — задал он столь прямо, сколь хотел получить ответ.

— Вот именно, — поддакнул из своей воздушной корзины месье Макороноухий.