Александр Бушков - Волчье солнышко

На том бережку встал на дыбки заяц и с любопытством взирал на генерала. Хрусталев достал пистолет. Вокруг зайца взлетели мох и песок. Заяц невредимо сидел. Хрусталев звонко защелкнул новую обойму, высадил и ее. Заяц сидел. Потом презрительно прищурил и без того косые глаза, плюнул и, непристойно повиливая задом, направился в кусты.

– Охрана! – взревел Хрусталев.

Охранники понеслись за зайцем, сталкиваясь и шумно проламываясь сквозь бурелом. Лес наполнился уханьем, гоготом, топотом и свистом.

– Вот такая работа, – печально сказал Хрусталев. – Брать отпечатки пальцев у леших и водовозных кляч, шарахаться от теней, разгонять метлой привидения и выть на луну. А тот, кого ты охраняешь, никому не нужен, даже себе самому, и сиди гадай, откуда придет то, что нас сметет, – должно же нас что-то вымести поганой метлой по причине нашей полной никчемности?

Лицо у него набрякло и покраснело, а упрямые серые глаза оставались осмысленными и трезвыми. Иногда Даниил его упорно не понимал – когда он валял ванечку, когда говорил серьезно.

Подошла Женя, присела на корточки, пересчитала пустые бутылки:

– Семь. Ох, генерал, начну я тебя от алкоголизма лечить…

– Вылечи меня лучше от дурных предчувствий, – Хрусталев невозмутимо откручивал проволочку. – Женечка, милая, когда же ты поймешь – если не буду периодически отключаться, я с ума сойду, с ума сбегу… Перейдем на коньяк?

– Я тебе перейду, – грозно пообещала Женя. – Жрите пока что послабее. Даниил, это и к тебе относится – я вас боюсь временами, кажется, будто вы мертвые, психи этакие…

Она ушла возиться с новыми шашлыками. Хрусталев, подмигнув Даниилу, извлек из сапога старый нетабельный револьвер. Вставил один патрон, раскрутил барабан, уткнул дуло в висок и нажал на спуск. Сухо, противно щелкнуло. Хрусталев горстью смахнул со лба пот и сунул наган Даниилу.

Даниил с замиранием сердца повторил его манипуляции. Щелкнуло, словно сломалась кость. Он помотал головой, ощущая во рту поганый привкус медной дверной ручки.

Незаметно подошедшая Женя вырвала у него наган, забросила в речку. Что есть силы ударила по лицу его, потом Хрусталева, ушла в машину и заплакала.

Смущенно переглядываясь, они допили коньяк. Издали доносились топот, вопли и хруст сучьев – охота на длинноухого агента продолжалась. Хрусталев подпер щеку ладонью, сделал жалостливое бабье лицо и заголосил тоненько:

– Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету…

– Ну почему я тебя до сих пор не бросила, алкаш несчастный, – печально поинтересовалась Женя.

– Потому что я тебя люблю, – сказал Хрусталев. – Чисто и нежно. Сам удивляюсь. Слушай, Женька, если я умру – ты умрешь за компанию?

– Ага, – сказала Женя. – Обязательно и непременно. А пока ты еще живой, иди ты к черту… Пойду за грибами, надоели мне ваши пьяные рожи, господа офицеры. На шашлыки поглядывайте – подгорят.

Взяла лукошко и ушла в лес.

– Коньячком, молодые люди, господа военные, не разодолжите ли? – послышался сзади вкрадчивый козлетон.

Рядом сидел на перевернутом ведре неизвестно откуда взявшийся старичок в полосатых шароварах и драненьком армяке – маленький такой, морщинистый такой, с седой бороденкой и колючими молодыми глазами. Даниил недоуменно подумал: почему он назвал нас обоих военными, когда в форме один Пашка?

– Эт-то что за явление хлюста народу? – спокойно поинтересовался Хрусталев и поднял свой «Ауто Маг» – огромнющую американскую машинку с силой удара пули в сто шестьдесят пять килограммов, дуру длинноствольную.

– Тихо, милай, – сказал старичок, и от вкрадчивой властности его голоса массивная американская дура опустилась сама собой.

– Шашлычки сними, подгорают. Ну, первая колом, вторая соколом?

Как-то само по себе получилось, что деда автоматически приняли в компанию. Он с удовольствием выпил два стакашка, сжевал палочку шашлыка и предложил:

– Погадать, ребята?

Они переглянулись и кивнули. Дед добыл из недр армяка пригоршню потрепанных старомодных карт, разметал их на донышке ведра по какой-то хитрой системе, дул на них, подравнивал, перекладывал. Закончив, полюбовался и спросил:

– На что – на смерть или на жизнь?

– На смерть, – шепотом попросил Хрусталев.

– Ага, – вгляделся дед. – Ехал «мусор» на телеге, а телега на боку… Так вот, не будет тебе смерти ни от ножа, ни от пули, ни от яда, ни от воды. Смерть тебе будет знатная, синяя, на большом стечении народа и в лихой коловерти…

– А точнее?

– Точнее в женской бане, там все напоказ, – веско сказал дед. – Народная мудрость – она, мусор, туманнее… А тебе… – Он посмотрел на Даниила. – Тебе, касатик, смерть будет серая и тусклая, несущаяся… Прощевайте, робяты, спасибочко за алкоголь, покедова, тудыть вашу в хрендибобер. Эскьюз ми, ежели что не так, и оревуар!

Он зашел за машину, а когда они бросились следом, никакого деда там не оказалось.

– Тоже мне – ворон здешних мест… – плюнул смачно Хрусталев.

Из леса чинно и торжественно двигалась процессия. Четверо охранников несли на плечах длиннющую оглоблю, на которой болтался привязанный за задние лапы давешний заяц. Следом гурьбой валили остальные особисты, перемазанные смолой, исцарапанные и гордые.

– А я ему – в затылок!

– Каратэ знал, гад…

– Старшина, ты живой? Как он тебе, а?

– Не свисти, Чижиков, лучше ремень подтяни…

Старшина отрапортовал:

– Неопознанный агент оказал сопротивление и убит при попытке к бегству. Протокол составлен. Компромата не обнаружено.

Хрусталев отмахнулся:

– Зажарьте в сметане, что ли… По деревьям!

У машины стояла Женя с лукошком грибов.

– Синяя смерть, – прошептал Хрусталев, пихая Даниила под ребра.

– Чего?

– Забыл, что говорил старикашка? Мне причитается синяя смерть, тебе серая.

– Ну и что?

– Болван! У Женьки глаза синие, а у твоей Ирины серые. Дошло? Ну, дед!

Они загоготали так, что притихшие было на деревьях охранники снова заголосили кукушками и попугаями.

Стараниями Жени хрусталевский загул и на сей раз превратился во вполне приличный пикник. Она поджарила грибы, красиво накрыла стол на пне, согнала с деревьев охранников, заставила их похоронить несчастного зайца, потом построила в колонну по двое и турнула в столицу. Они послушно затопотали по тропинке. Удалялась, стихала знаменитая строевая песня хрусталевцев «Абраша»:

Чинно распили последнюю бутылку. В машине потрескивала рация – секретную антенну мимоходом задевали пролетавшие государственные тайны. Бутылка пустела быстро, и Женя, положив гитару на колено, склонившись над ней, пела старинную английскую балладу: