Вадим Волобуев - Боги грядущего

— Давите, братья! Не ослаблять натиск!

Его не слышали. Голос вождя тонул в шуме битвы. Со всех сторон Головню стиснули его же бойцы. Все отряды слились в толпу, которая неумолимо выдавливала захватчиков из становища, как выдавливают сок из ягоды. «Неужто победа? — недоверчиво думал Головня. — Вот так быстро и легко?».

Со стороны вражеского табора пронзительно загундосил звук рожка, и пришельцы, обратив спины, кинулись наутек. Таежники, ликуя, бросились за ними, потоками растекаясь по склону холма. Казалось бы, вот оно — торжество великой богини, но черные демоны оказались не так просты. Откуда ни возьмись появились всадники, которые ударили на людей Науки и принялись рубить их длинными тяжелыми ножами с замысловатой чеканкой возле обернутой кожей рукояти.

Стремительные, страшные, в стеганых коротких меховиках и толстых, с железными бляхами, наножниках, всадники вонзились в скопление таежников как порыв ветра в рыхлый сугроб. Острый металл кромсал колпаки, рассекал головы, отрубал руки. Косматые воины в страхе заметались перед раскуроченным тыном. Сражение огромным комом покатилось обратно в становище, оставляя после себя трупы туземцев, словно чешуйки, отслоившиеся от шишки.

— Стоять! — страшным голосом заорал Головня, поднимая над собой нож.

— Уходи, уходи, великий вождь! — кричали ему воины, пробегая мимо. — Спасай свою жизнь!

Возле брешей возникла свалка — бойцы карабкались друг через друга, расшвыривали товарищей, дрались, не обращая внимания на начальников. Головня работал кулаками и ногами, бил своих рукоятью ножа по затылкам, кричал:

— Башки поотрываю, паскуды! Перережу всех ко Льду! Стоять, мерзавцы!

Пришельцы сгоняли мечущихся таежников к пробоинам в стене, как лошадей в загон. Всадники разрезали толпу, орудуя ножами, точно медведи, бившие на перекате нерестившуюся рыбу. Толсторожий предводитель, блистая подмерзшим на лице потом, держался чуть поодаль, щелкая в сторону врагов маленькой металлической штуковиной с узкой короткой трубкой наверху.

— Лучники! — заорал Головня. — Стреляйте в начальника. В начальника! Цельтесь в его черную ряху!

Куда там! Все теперь думали только о бегстве. Смятение усилили вражеские пехотинцы, вернувшиеся в бой. Сомкнув ряды, с громовыми палками наперевес, они ударили в барахтающийся клубок тел возле частокола.

Головня успел заметить, как безухий Пар, скинув колпак и пугая всех своей страшной рожей, в отчаянном порыве бросился с ножом на пехотинцев и упал, напоровшись на металлический кол, прикрученный в громовой палке. А потом свистопляска побоища завертела вождя и, помятого и придушенного, выплюнула по ту сторону дыры. Чьи-то руки подхватили его, поволокли через изрытый, перемешанный с землей и кровью снег, мимо раскиданых повсюду тел и огрызков шкурниц. Голос Штыря забубнил на ухо:

— Уцекаць надобно. Зараз Вилакадзи дзеся будзе. В тайгу пойдзем…

Головня вяло отбивался:

— Брешешь, сука. Никуда не уйду. Лучше сдохну здесь… — Перед глазами стоял багровый туман, по телу прокатывалась острая боль. Неимоверным усилием воли Головня утвердился на ногах, оттолкнул от себя умельца. — В искус вводишь, Ледовый выкормыш! Пошел прочь.

Тот испуганно залопотал:

— Зараз дзеся будут. Не остановиць…

Головня окинул мутным взором продолжающуюся бойню у частокола. Мимо него, шатаясь, прошел боец с очумелым, невидящим взглядом. Сквозь изорванный меховик сочилась темная, почти черная кровь. Колпак болтался за спиной, держась на одном сухожилии.

— Где Пар? — прохрипел Головня. — Где Лучина? Где все?

Штырь не ответил. Он тянул вождя за рукав и шептал как полоумный:

— В тайгу, в ледзяные поля… Спасай жидзнь, великай вождзь!

Лицо его, всегда такое молодцеватое, теперь выглядело так, будто Штырь со всего размаху хряпнулся об лед: левый глаз заплыл, во рту не хватало зубов, нос измазан в крови. Головня брезгливо стряхнул его пальцы со своего рукава и попер обратно к месту свалки, хрипя разбегающимся воинам:

— Назад, сволочи! Убью! Душу вытрясу! Стоять до конца.

Схватил одного из беглецов — вислоусого молодого воина — дал ему по морде, опрокинув в снег.

— Куда, сукин сын? Давай назад.

Тот зарыдал, стоя на коленях. Воздел руки к небу.

— Да ведь убьют же, великий вождь! Убьют!

Головня толкнул его ногой в плечо, пинками погнал обратно в бой.

Лучине повезло. Он сумел выбраться из свалки и на четвереньках, не оглядываясь, заполз на снежный вал. Там он собрал немногих оставшихся стрелков и велел им бить по вражеским лошадям, дабы лишить врагов преимущества. Стрелки возроптали было: разве божеское дело — скотину губить? Лучина прорычал им в ответ:

— Плевать на обычай. Бейте без оглядки. Я за все в ответе.

И начали бить. Да так, что всадники валились один за другим. Пришельцы отстреливались, но в лихорадке боя не могли как следует прицелиться. Вилакази что-то кричал им, махая металлической штуковиной, потом сунул ее в твердый кожаный чехол на поясе и, вытащив нож, ринулся в гущу рукопашной.

Лучина только этого и ждал. Выхватив из-за пояса топор, он прыгнул с вала на завязшего в скопище тел начальника пришельцев и с размаху ударил его топором по голове. Лезвие скользнуло, порвав меховой колпак, и обнажило ровный железный шлем, гладко обтекавший голову. Топор, дзинькнув, вывернулся в руках Лучины, и помощник вождя, не удержавшись, рухнул под ноги коню. Желтые мослы копыт взбивали снег перед его носом, над головой звякали стремена. Тела сражавшихся то и дело валились на него, вдавливали в землю, он скидывал их с себя, ругаясь сквозь зубы.

Вдруг до его слуха донесся глухой рокот — необоримый и мощный, словно все демоны нижнего мира вдруг пустились в пляс. Лучина оторопел на мгновение, а потом заорал:

— В стороны! В стороны, прах вас побери!

Ужас придал ему сил. Скинув с себя очередного мертвеца, он вмазал какому-то пришельцу локтем по черной роже, поднялся и, расшвыривая своих, начал пробивать себе путь. Очумевшие, разгоряченные лесовики оловянными глазами смотрели на него, а он хватал их за меховики и орал:

— Обернись, дурак! Беги отсюда!

Воины оборачивались, и, изрыгнув ругательство, кидались прочь. А с бугра, увенчанного руинами древних, потекли во все стороны огненные реки, точно кровь из огромного нарыва. Реки эти делились на ручейки, вновь сливались, подминали под себя жилища и с грохотом неслись к месту боя.

Головня тоже заорал, сложив ладони в виде трубы:

— В стороны! Уходите оттуда!

Таежники, услыхав его, прыснули во все стороны, как стая вспугнутых куропаток. Запинаясь о тела товарищей, роняя оружие, они побежали кто куда. А пришельцы, узрев несущийся на них поток, толкаясь и вопя, ринулись прочь из становища.