Аркадий и Борис Стругацкие - Собрание сочинений. Том 5. 1967–1968

Он замолчал, мучительно приоткрыв рот. Лавр Федотович подождал немного, осведомился, есть ли вопросы к докладчику, убедился, что вопросов нет, и предложил Хлебовводову продолжать.

– Лавр Федотович, – прочувственно сказал Хлебовводов, – забыл, понимаете, город. Ну, забыл и все. Пускай он пока дальше зачитывает, а я покуда вспомню… Только пускай он по форме, пускай пункты называет и не частит, а то ведь безобразие получается…

– Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, – сказал Лавр Федотович.

– Пункт пятый, – прочитал комендант с робостью, – национальность…

Фарфуркис позволил себе слабо шевельнуться и сейчас же испуганно замер. Однако Хлебовводов уловил это движение и приказал коменданту:

– Сначала. Сначала! Сызнова читайте!

– Пункт первый, – сказал комендант. – Фамилия…

Пока он читал сызнова, я рассматривал Эдиков реморализатор. Это была плоская блестящая коробочка со стеклами, похожая на игрушечный автомобильчик. Эдик управлялся с этим приборчиком удивительно ловко. Я бы так не мог. Пальцы у него двигались, словно змеи. Я загляделся.

– Херсон! – заорал вдруг Хлебовводов. – В Херсоне это было, вот где… Ты давайте, давайте, продолжайте, – разрешил он вздрогнувшему коменданту. – Это я так, вспомнил… – Он сунулся к уху Лавра Федотовича и, млея от смеха, принялся ему нашептывать что-то такое, от чего черты лица товарища Вунюкова обнаружили вдруг тенденцию к раздеревенению, и он был вынужден прикрыться от демократии обширной ладонью.

– Пункт шестой, – нерешительно зачитал комендант. – Образование: высшее син… кре… кри… кретическое.

Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво вскинулся:

– Какое? Какое образование?

– Синкретическое, – повторил комендант единым духом.

– Ага, – сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.

– Это хорошо, – веско произнес Лавр Федотович. – Мы любим самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.

– Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.

– Чего-чего? – сказал Хлебовводов.

– Все, – повторил комендант. – Без словаря.

– Вот так самокритическое, – сказал Хлебовводов. – Ну ладно, мы это проверим.

– Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель поэзии, амфибрахист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый…

– Подождите, – сказал Хлебовводов, – работает-то он где?

– В настоящее время он в отпуске, – пояснил комендант. – В краткосрочном.

– Это я без тебя понял, – возразил Хлебовводов. – Я говорю: специальность у него какая?

Комендант поднял папку к глазам.

– Читатель… – сказал он. – Стихи, видно, читает.

Хлебовводов ударил по столу ладонью.

– Я тебе не говорю, что я глухой, – сказал он. – Что он читает, это я слышал. Читает и пусть читает – в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?

Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.

– Его специальность – читать поэзию, – сказал я. – Он специализируется по амфибрахию.

Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.

– Нет, – сказал он, – амфибрахий – это я понимаю. Амфибрахий там… то-се… Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему зарплату плотят.

– У них зарплаты как таковой нет, – пояснил я.

– А! – обрадовался Хлебовводов. – Безработный! – Но он тут же опять насторожился. – Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут что-то…

– Грррм, – произнес Лавр Федотович. – Имеется вопрос к докладчику, а также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.

– Читатель поэзии, – быстро сказал Выбегалло, – и вдобавок… эта… амфибрахист.

– Место работы в настоящее время? – сказал Лавр Федотович.

– Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить. Краткосрочно.

Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону Хлебовводова.

– Имеются еще вопросы? – осведомился он.

Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высокая доблесть солидарности с мнением начальства бьется в нем с не менее высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с заметным для себя ущербом.

– Что я должен сказать, Лавр Федотович, – залебезил Хлебовводов. – Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист – это вполне понятно. Амфибрахий там… то-се… И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук… А вот читатель… Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получится? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это – блага, мне за это – отпуск… Вот что я должен уяснить.

Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.

– Заслушаем мнение консультанта, – объявил он.

Выбегалло поднялся.

– Эта… – сказал он и погладил бороду. – Товарищ Хлебовводов правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит стихи – се ля мэнсюр ле кёр ке же ву ле ди [22] Я говорю вам это, положа руку на сердце (фр.) . . Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпё [23] Я вас спрашиваю (фр.) . , всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать… эта… определенному, значить, курсу, не терять из виду маяков и… эта… ле вин этире иль фо ле буар [24] Когда вино откупорено, его следует выпить (фр.) . . Мое личное мнение вот такое: эдэ-туа э дьё тедера [25] Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет (фр.) . . Но я предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя снизу товарища Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля…

Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:

– А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый…

– Вуаля, – с горечью сказал Выбегалло, – ледукасьон кон донно женбом дапрезан! [26] Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям (фр.) .

– Вот я и говорю: пускай, – повторил Хлебовводов.

– У них там очень много поэтов, – объяснил я, – все пишут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же – существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана специальная профессия – читатель. Одни специализируются по ямбу, другие – по хорею, а Константин Константинович – крупный специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность. Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.