Баррингтон Бейли - Столпы вечности

Два корабля, ранее затеявших бойню, теперь следовали за ней — надо полагать, потому, что Ларри с Братцами-Шляпниками остались на борту яхты Обсока. Эти тоже открыли ответный огонь по крейсеру. Спустя считанные секунды все четверо исчезли за горизонтом.

Но вскорости они вернутся.

— Загерметизируй шланг и быстро втяни его, — велел Вооз. — У нас ни единого шанса. Нужно бежать.

Выполняю, сказал корабль. Потом: Поступает сообщение. Слушай.

И снова в мозгу Вооза возникла колода интерпретированных картинок. Когда корабли стали в панике разлетаться, один из них вонзился в атмосферу. И теперь с этого судна кто-то передавал, вне себя от восторга:

Экран снят. Я прорвался! Эй, вы там, экран снят! Я спускаюсь!

Вооз бесстрастно отметил, что этим сигналом неизвестный себе только навредит. Вероятно, он поддался приливу энтузиазма и расценил действия остальных кораблей как сотрудничество искателей сокровищ. Но кто б то ни был, Воозу следовало поблагодарить его за оплошность. Он испытал торжество.

Твой гость на борту, сказал корабль.

— Спускай нас, — приказал ему Вооз. — Садимся на Мейрджайне.

Спуск получился стремительным, и необходимость уворачиваться от хищных лучей крейсера-преследователя заглушила интерес Вооза к возносившемуся навстречу ландшафту. Крейсер завершил облет планеты, Неутомимой не догнал (та по-прежнему неслась перед ним) и ограничился тем, что, выцеливая и стреляя по кораблям, отогнал ораву до тропосферы, после чего вернулся на орбиту. Неутомимая и два ее невольных союзника, вооруженные корабли Ларри и Братцев-Шляпников, вскоре бросили тщетные попытки оторваться от крейсера и, рассудив, что уступают ему в боевой оснащенности, нырнули обратно в атмосферу.

Внизу проплывали широкие полосы золота и серебра, перемежавшиеся менее яркими лавандовыми и фиолетовыми участками ландшафта. Искатели сокровищ, в том числе Вооз, инстинктивно искали укрытия во тьме, юркнув за терминатор перед тем, как рассеяться. Сканеры крейсера были эффективны и на дневной, и на ночной стороне планеты, но, вероятно, эконосферный корабль получил приказы не стрелять по самому Мейрджайну, и темнота беглецам попросту казалась безопасней. Вооз, как и остальные, метнулся под ее прикрытие и сел с подветренной стороны какой-то скалы.

Пока не взошло солнце, никто не двигался. Вооз полагал, что провести в ожидании несколько часов будет разумно, ведь крейсер при этом также перейдет в более пассивный режим. Возможно, эконосферный командир решит, что лучше не предпринимать активных действий, пока кто-нибудь из старателей не попытается взлететь с планеты. Тогда и начнутся реальные проблемы.

Вооз выжидал внутри своего корабля и вспоминал.

Твой план абсолютно неосуществим. Ничего нельзя изменить.

Слова Мадриго, услышанные Воозом в последнюю их встречу, часто звенели в сознании кораблеводца. И сейчас всплыли тоже, породив обычную — противоестественную — реакцию. Они должны были, подобно каплям медленно действующего яда, поработить его волю и погрузить в бесчувственность. Вместо этого они заразили его маниакальной решимостью. Невероятным упорством, иррациональной устремленностью, железной волей. В конце концов, давненько уже человек не бросал вызов богам!

Ромри, сидевший в противоположном углу небольшой каюты, с интересом рассматривал Вооза. Кораблеводец отвергал все попытки себя разговорить. Он сидел, сгорбившись над столиком, и задумчиво тасовал колоду столпничьих карт, убивая время до восхода мейрджайнского солнца. Полнота его отрешенности навела Ромри на мысли о стремлении Вооза к самоубийству — в смысле, настоящему самоубийству, а не подстрахованной клонами процедуре мазохистического оттенка.

Интересно, размышлял он, чего же хочет Вооз?

Ромри жестом указал на карты.

— У тебя тоже колода есть. Они вроде моих?

Вооз покачал головой.

— Совсем нет, — пробормотал он. Ромри вряд ли нашел бы значительные отличия, но с точки зрения Вооза они были разительны. Символизм столпничьей колоды казался ему чистым и элегантным; ничего общего с цветастым мистицизмом карт Карборундового Ордена. Карты столпников имели философскую, а не оккультную природу. Вооз не ожидал от них никакой таинственной помощи, как Ромри — от своих.

Он остановился, дойдя до карты под названием Вселенная. Столпничьи карты отличались от искаженных версий еще и тем, что, как бы ни знакомы изображения на них, а каждый раз кажутся новыми и свежими. Вооз отдал годы исследованию карт, но все еще продолжал выявлять ранее незаметные нюансы.

Вселенная показывала город, расположенный на острове среди волн зеленовато-голубого моря. Нарядно одетые люди сидели на балконах, пересекали улицы, поднимались и спускались по величественным башням, мелькали в бесчисленных окнах. Толкование карты было сравнительно простым (хотя в формах и количествах ее башен и вертикальных шахт таились другие, более технические идеи). Она выражала базовую идею философии столпников, представление о мире как организованном целом, а о разумных существах как о жителях, образно говоря, общего полиса.

Вооз вытянул еще две карты: Жрицу, комплементарную Вселенной на другом конце последовательности из двадцати одной карты, и Мощь, соединявшую обе половины в качестве срединной. Три карты составляли триаду власти. Жрица была воплощением безграничных очарования и привлекательности; улыбаясь доброжелательно и довольно, восседала она на престоле перед смотрящим. Сзади тронное возвышение обрамляли столпы, Иоаким и Вооз, а пространство между ними скрывала вуаль, сливаясь с головным убором Жрицы, похожим на апостольник. Жрица непрерывно перелистывала страницы книги, лежащей у нее на коленях. Каждый лист книги с лицевой стороны содержал миниатюру одной и той же карты — Вселенной. Обратные стороны листов пустовали. Карта Вселенной была воссоздана с точностью до мельчайших деталей — башен, переходов, граждан и едва уловимых движений последних. Вновь и вновь проявлялся город, идеально неизменный от страницы к странице, исчезая на миг при перевороте листа.

Так выражалась доктрина вечного возвращения.

Мощь, карта, через которую осуществлялось взаимодействие двух других, также была женской. Она изображала стройную женщину в развевающемся на ветру одеянии, стоящую на голом поле. Лицо ее было серьезным и благожелательным. В руках женщина держала львиные челюсти, которые каким-то образом выступали из ее промежности или, возможно, смыкались там.