Рэй Брэдбери - Марсианские хроники. Полное издание

– Все за работу! Развести костер! Ставить палатки! Не терять времени!

Люди расходились и роптали. Они уходили нехотя, оглядываясь назад.

– Вот чего я опасался, – сказал психиатр. – Этого! Космические путешествия, черт бы их побрал, штука новая, слишком новая. Никому не дано знать, что могут сделать с человеком шестьдесят миллионов миль.

Он взял в оборот молодого капрала.

– Так вот. Все в порядке. Вам лучше приниматься за свою работу, капрал. Займите себя чем-нибудь, да поскорее.

Капрал закрыл лицо руками:

– Это жуткое ощущение – знать, что ты так далеко от всего. И вся планета мертва. Никого, кроме нас.

Ему поручили разгружать коробки с замороженным провиантом.

Психиатр и командир стояли невдалеке на песчаной дюне, наблюдая за работой людей.

– Конечно, он прав, – сказал психиатр. – Мне тут тоже не нравится. Это опустошает, совершенно подавляет. Здесь одиноко. Все до чертиков мертво и далеко. Еще этот ветер. Опустевшие города. Мне паршиво.

– Я и сам не в своей тарелке, – сказал командир. – Что вы думаете насчет Смита? Выдержит или загнется?

– Я присмотрю за ним. Ему сейчас нужны друзья. Если он загнется, то, боюсь, потянет со собой остальных. Мы все связаны одной веревкой, даже если она незримая. Я только уповаю на то, что вторая ракета прорвется. Увидимся позже.

Психиатр удалился; ракета стояла в ночи на морском дне посреди Марса, и тут, без предупреждения, выскочили две белые марсианские луны, словно кошмарные воспоминания, и понеслись по небу, вдогонку друг за другом. Командир стоял, глядя в небеса, где сияла Земля.

Ночью Смит свихнулся. Рассудок у него помрачился, но он никого не потянул за собой. Он изо всех сил дергал за эту веревку, всю ночь вызывая потаенные страхи, крики, вопли, предсказания ужасной погибели. Но остальные держались крепко, трудились, обливаясь потом, в темноте. Он никого не смог увлечь за собой в свое убежище у подножия высоченного утеса. Он падал всю ночь. Утром долетел до дна. Под воздействием успокоительных средств Смита, с закрытыми глазами, свернувшегося калачиком, уложили в постель на корабле, откуда его вопли доносились как шепоты. Воцарилась тишина. Трудились только ветер и люди. Психиатр раздавал дополнительные пайки еды, шоколада, сигарет и бренди. Они с командиром неусыпно вели наблюдение.

– Не знаю, что и сказать. Я начинаю подозревать…

– Что?

– Человек не был создан для того, чтобы забираться так далеко, в одиночестве. Путешествия в космосе требуют слишком многого. Изоляция, оторванность совершенно противоестественная; космос сам по себе, если призадуматься, – сумасшествие наяву, – сказал командир. – Будьте начеку – я и сам слетаю с катушек.

– Не молчите, – сказал доктор.

– Что скажете? Выдержим мы здесь?

– Справимся. Признаю, людям тошно. Если в течение суток не будет улучшения и спасательный корабль не появится, нам придется уходить в космос: одно осознание того, что мы летим домой, выведет людей из этого состояния.

– Боже, все пойдет прахом. Какая досада! Миллиард долларов – в трубу. Что мы скажем сенаторам, когда вернемся, – что струсили?

– Иногда трусость – единственное, что нам остается. Человек способен выдерживать до определенного предела. Потом нужно убегать. Если только не найдется никого, кто побежит вместо него. Посмотрим.

Взошло солнце. Две луны исчезли. Но и при дневном свете Марс оказался ничуть не гостеприимнее, чем ночью. Кто-то выстрелил в животное, которое ему померещилось за спиной. Кто-то бросил работу из-за ослепляющей головной боли и ушел на корабль. Хотя большую часть дня они проспали, сон их только измотал. Многие просили доктора дать им успокоительное и бренди. С наступлением темноты доктор и командир подвели итоги.

– Нам лучше сматываться отсюда, – сказал Уолтон. – Еще один случай – Соренсон. Бернард – то же самое. Очень жаль. Оба – отличные ребята. Замечательные. Но мы не смогли воспроизвести Марс в наших лабораториях на Земле. Никакое испытание не может воспроизвести незнаемое. Шок от изоляции, от одиночества. В тяжелой форме. Что ж, это была достойная попытка. Лучше быть счастливыми трусами, чем бесноватыми психами. Что до меня, так мне здесь плохо. Как сказал тот бедняга, я хочу домой.

– Итак, должен ли я отдать приказ? – спросил командир.

Психиатр кивнул.

– Боже мой, я не хочу сдаваться без борьбы.

– Не с чем бороться – только ветер и пыль. Мы могли бы дать настоящий бой, если бы прибыл спасательный корабль, а его все нет и нет…

– Капитан, сэр!

– Да? – командир и психиатр обернулись.

– Взгляните, сэр! В небо! Спасательный корабль!

Ничего, кроме правды. Люди высыпали из корабля, из палаток. Солнце село, и подул холодный ветер, но никто не расходился, все до рези в глазах смотрели, как в вышине разгорается огонь. Вторая ракета возвестила о своем прибытии длинным шлейфом красного пламени, которое ширилось, и ширилось, и ширилось. Она приземлилась. Она остыла. Люди из первой ракеты с криком побежали к ней по морскому дну.

– Ну? – спросил командир, отступая. – Что это значит? Уходим или остаемся?

– Пожалуй, остаемся, – сказал психиатр.

– На сутки?

– Немного дольше, – ответил Уолтон.

Из второй ракеты кранами поднимали огромные контейнеры.

– Осторожней! Осторожней!

Держали наготове чертежи, кувалды, ломы и рычаги. Психиатр верховодил.

– В эту сторону! Ящик № 75? Туда. Контейнер № 067? Сюда ! Вот так. Вскрывайте. Язычок «А» в прорезь «В». Язычок «В» в прорезь «С». Хорошо, отлично, замечательно !

Все было собрано до рассвета. За восемь часов из ящиков и контейнеров они смонтировали чудеса. Убрали долой шпагат, вощанку и картон. В отдельности протерли и перебрали каждую деталь целого. Когда подошло время, люди из первой ракеты выстроились на подступах к этому чуду, не веря своим глазам, в благоговейном ужасе.

– Готовы, капитан?

– Еще бы!

– Включайте рубильник.

Капитан включил рубильник.

Маленький город засветился.

– Бог ты мой! – вырвалось у командира.

Он вступил на единственную главную улицу города.

С каждой стороны улицы стояло по шесть домов: бутафорские фасады, сияющие гирлянды красных, желтых, зеленых огоньков. Из полудюжины потайных музыкальных автоматов лилась музыка. Хлопали двери. Из парикмахерской возник некто в белом халате с синими ножницами и черной расческой в руках. За его спиной медленно вращался символ всех цирюльников – красно-белый полосатый шест. Рядом – закусочная с журнальной стойкой у порога; ветер трепал газетные полосы, на потолке крутился вентилятор, изнутри раздавалось змеиное шипение газировки. Мимоходом они заглянули внутрь. Им улыбнулась девушка в зеленом хрустящем накрахмаленном колпаке.