Александр Абрамов - Всадники ниоткуда. Повести, рассказы [Авторский сборник]

— Много индейских слов, — пожаловался Иржик, — понимать всё понимают, а сами заговорят — тарабарщина.

Иржик, чех по национальности, только что доставил сюда из Праги груз, аналогичный беловскому, и уже возвращался обратно. Он-то и рассказал Белову о кучевой мошкаре. Ее сбрасывали — с воздуха в пластмассовых, мягко раскалывающихся бомбах, она тут же вылетала и роилась в виде небольших серо-сизых кучевых облаков, висящих и плывущих над землей на высоте не более полуметра.

— Бактериологическое оружие? — заинтересовался Белов, впервые об этом услышавший.

— Биологическое, — поправил Иржик. — Его применяет, экспериментируя, какая-то иностранная фирма, к счастью пока в минимальных масштабах. Заражен, в сущности, сравнительно небольшой участок джунглей, но именно тот, который связывает побережье с лагерем. Впрочем, путешествие на самолете вполне безопасно, если не встретятся правительственные истребители, а вот пешком или на велосипеде — не рекомендую.

— Почему на велосипеде? — удивился Белов.

— При здешнем бездорожье и множестве троп и тропинок велосипед здесь единственное средство передвижения. Но и оно становится невозможным из-за мошкары. Она грозит полностью изолировать лагерь.

— Чем же она убивает — ядом?

— Неизвестно. Только рой заметен, отдельные же его особи микроскопичны, невидимы. Они свободно проникают сквозь одежду и кожу — миллионы, может быть, миллиарды микроскопических убийц. Они съедают не только кожу до последней клеточки, даже ногти и роговицу глаз. Окутает такой рой человека — и конец!

Остается труп в одежде, но без единого миллиметра кожи, кусок красного мяса, как рисуют в учебниках анатомии.

— Раз есть меч, есть и щит, — сказал Белов.

— Щита нет. Француз Дюбонне, партизанский доктор, ищет его уже второй месяц, и все бесплодно. Снаряды и пули бессмысленны, выкуривание не достигает цели, даже ураганные тропические ливни не могут прибить или развеять мошкару.

— А ядохимикаты?

— Пробовали. С тем же результатом. Кстати, заметьте: каждая проба смертельна. От мошкары нет за щиты. Все прибрежные деревни покинуты, ни один охотник не появляется в пределах этого леса. Кажется, Дюбонне за последнюю неделю что-то придумал, но, что именно, мне неизвестно. Эрнандо, наш летчик, знает, но молчит. Спросите.

Но спросить Эрнандо Белов не рискнул. Тот оказался в меру любезным, но отнюдь не словоохотливым собеседником, лаконичным в ответах и избегавшим вопросов. Он деловито пояснил Белову, что путешествие будет опасным, что лететь придется в облаках, чтобы избежать неприятных встреч в воздухе, что такая встреча все же возможна и тогда неизвестно, чем это кончится. Если Белов боится, он может доверить багаж летчику и вместе с Иржиком вернуться обратно. Белов ответил довольно резко, что его душевное состояние никого не касается, а дело пилота доставить пассажира и груз до места назначения. Эрнандо молча кивнул и пошел к машине. В маленькой кабине самолета, куда с трудом втиснулись ящики московского фармзавода, Белов заметил и велосипед, закрепленный в бамбуковой стойке.

— Зачем он вам? — спросил он у пилота.

— Пригодится, — нехотя ответил тот, — всякое может случиться.

После этого Белов уже ни о чем не расспрашивал. Он молча занял кресло второго пилота, молча оглядел доску с приборами, пулемет для кругового обстрела и так же молча занялся обзором окрестностей, видных с высоты самолета. Сначала они летели над лесом, без просветов, верхушки которого походили на «зеленое море тайги» из знакомой песни, потом «море» превратилось в рыбацкую сеть или дырявое решето, лес поредел и оголился, как подмосковная роща глубокой осенью.

— Напалм? — спросил Белов у Эрнандо.

— Нет, — пояснил тот, — напалм выжигает всё до корней. Просто особый газ. Выгорает только листва.

Тут самолет круто взмыл вверх, уходя в облака. Но поздно. Их заметили.

Правительственный истребитель молниеносно нагнал их и, срезав угол, полоснул короткой пулеметной очередью.

Белов скорее догадался об этом, нежели услышал. Только слабый треск пробитого пулями органического стекла да три дырочки в «фонаре» пилотской кабины прямо над головой Белова — и всё. Куда ударили эти ворвавшиеся в кабину пули? Что поразили остальные пули вражеской очереди? Что последует дальше? Ничего не последовало. По-прежнему ревел мотор самолета в облачной гуще, и с тем же каменным лицом Эрнандо следил за приборами. Прошла минута, другая, третья. Истребитель не возвращался. Или закапризничало что-то в машине, или были истрачены все патроны. Может быть, это была его последняя пулеметная очередь перед возвращением на базу?

Самолет вдруг начало резко заносить вправо. Белов увидел, как судорожно напряглась спина летчика, пытавшегося выровнять машину. Это ему удалось. Белов беспокойно взглянул на него, но вопроса не задал. Эрнандо заговорил сам, сквозь зубы, не смотря на своего пассажира.

— Слушайте внимательно. Молчите, не перебивайте. Что непонятно, повторю. До лагеря мы не дотянем — пробит бак. Я ранен. Не дергайтесь. Вы мне все равно ничем не поможете. Главное — дотянуть до склада. Склад — это запасы горючего и площадка в лесу для вынужденных посадок. Ящики перенесите в яму — она сухая, выложена бамбуком. Найдете ее у дерева, срезанного молнией. На сучке висит трехметровая черная змея. Не бойтесь — это чучело, примета. На всякий случай пошарьте в яме бамбуковой палкой — не забрались ли туда не чучела. Палку срежете. Если нет ножа, возьмите мой. В левом кармане. Велосипед снимете со стойки — он в полной готовности. Тропа от ямы приведет вас в лагерь. Лес всегда опасен, но проедете. Самое страшное — мошкара. Не комары. Эта роится серыми, густыми дымками. Не касайтесь их, не наезжайте. Тогда конец. Она пахнет гнилыо, сырым камнем и, когда приближается, шуршит, как бумага. Не дышите носом, заткните уши, пойте, если хотите. И главное — не смотрите. Тогда уйдете. Поняли?

Голос его, все время слабевший, понизился почти до шепота. С нечеловеческим напряжением — это было заметно по белеющим косточкам пальцев на штурвале — он вывел самолет из облаков и круто пошел вниз, к рыжему просвету в зеленой чаще.

Белов не мог оторвать глаз от посеревшего и постаревшего лица летчика. Последним усилием — усилие это действительно оказалось последним — он посадил самолет на широкой просеке без кустов и травы, на рыжей, сухой, утрамбованной глине и жил до тех пор, пока самолет не замер метрах в десяти от огромного витого ствола, наискось срезанного молнией. Белов наклонился к Эрнандо, все еще пытаясь найти какие-то слова, что-то сделать. Но тот уже не дышал.

Тропу Белов нашел по засохшим следам велосипедных покрышек. Она убегала вперед кирпичного цвета ленточкой в малахитовых зарослях. В болотистых местах чернела и мокла, потом снова рыжела и высыхала, и колеса то шипели и посвистывали в черной грязи, то подскакивали на корнях с лязгом и скрежетом: велосипед был старый и плохо смазанный.