Валерий Строкин - Небесное Притяжение

— Вы читали устав, товарищ солдат?

Я с любопытством посмотрел на Кирилла — до плоских шуток он раньше не опускался. Его тон не нравился — копия Аникина и Маркулиса. Кирилл взглянул на меня и я понял, что он действительно стал другим человеком. В глазах не было и тени юмора: смотрели холодно и строго.

— Что с тобой сделали? — И до Губы начало доходить, что Кирилл не шутит.

— Чуял я, — пробормотал Сергей, садясь на кровать.

Гнеденок прошел меж нами в кубрик, молча стал собирать вещи.

— Его как заколдовали, — Димка спрыгнул со второго яруса, сел рядом с Сергеем, с интересом стал смотреть, как Кирилл пакуется.

— Переселяешься? — спросил Губа и растерянно посмотрел на меня.

Я схватил Кирилла за плечо, заставил обернуться.

— Послушай, новоиспеченный сержантик, ничего не хочешь объяснить друзьям?

— Товарищ рядовой, уберите руку.

Я гадливо одернул руку.

— Каким друзьям? — Лицо Гнеденка порозовело. — Оставьте меня в покое! Вы ничего не понимаете.

— Что мы должны понять? — Спросил Димка.

— В какое дерьмо попали, — выпалил Кирилл подхватил вещички и ушел, заставив нас раскрыть рты и проводить его изумленными глазами.

Молодые сержанты организовали кубрик рядом с кабинетами начальства.

Не только Кирилл все, кто побывал в сержантской школе, вернулись изменившимися. Рожи остались прежними, а вот характер — новые Маркулисы: без сантиментов, уставные. С бывшими друзьями-товарищами никто из сержантов не общался. Димка сказал, что даже маленькая власть меняет людей. Взгляды младших командиров превратились в пули: шаг влево от устава — расстрел. Подбородки выдвинулись вперед, лбы назад, словно не обошлось без пластической операции. Голоса стали ровными, бесцветными, лишенными эмоций.

— Внедряется кастовость, — сказал Хвалей. — Мы шудры, под их начищенными сапогами.

— Какие такие шудры? — спросил я.

— В древней Индии шудрами называли слуг. Создатель мира бог Брахма создал людей из разных частей тела. Из рук Брахма создал воинов-кшатриев, из бедер — крестьян и ремесленников, а из запачканных в грязи ног — шудр, — пояснил Хвалей.

— Значит мы шудры и ниже некуда?

— Еще были неприкасаемые. Считалось, что даже прикосновение к ним оскверняет другого человека.

— До этого пока не дошло, — усмехнулся я.

— Между прочим, шудра ударивший рукой или палкой брахмана заслуживал отрезания руки, а за словесное оскорбление в рот втыкали раскаленный железный стержень. Тем кто спорил, вливали в рот и уши кипящее масло.

— Страсти какие, хорошо, что мы не в древней Индии, иначе меня давно превратили бы в инвалида.

— Власть убивает, — сказал Сергей.

— Возносит, — смеялся я, не подозревая, что ближе всех к истине был Губа.

С уходом Гнеденка он как-то сник, редко вступал в разговоры. Еще бы, место Кирюхи занял ноющий и любопытный Дылдин.

— Степан Саввович, — гордо объявил полное имя.

О Кирилле больше не разговаривали, для нас он стал товарищем сержантом. Подумаешь, скурвился человек, и Земля меняет полюса. Да и раздумывать, о причинах и следствиях в поведении товарища Гнеденка, времени не было, оно уходило на отбытие наказаний. Младшие сержанты получили взвода и стали полновластными командирами. Нам достался Рыжков Леонид, гнида еще та. Он принял эстафету моего воспитания. Компанию мне составлял Хвалей. Мы постоянно убирали туалеты, мыли полы, подметали плац.

Как-то поручили вымыть в казарме окна. Хвалей кинул тряпку на пол, снял протереть очки.

— Помнишь, я про свою девушку рассказывал? — спросил он тусклым голосом.

Мы научились чувствовать настроение друг друга по интонациям.

— Это которая подарила трусы с китами? — улыбнулся я, чувствуя, что Димке не до шуток.

— Ага, — он кивнул головой, надел очки, уставился в окно.

— Я письмо от неё получил.

— Пишет, что выходит замуж? — в лоб спросил я, если что-то болит, лечить надо сразу, без сантиментов.

— Ага, послезавтра.

— Переживаешь?

— Не знаю. Обидно.

— Димка, значит, это была не любовь, а ложь. Пусть выходит, тебе повезло, что не дождалась. Скатертью дорога. Дай срок, я тебя познакомлю с такими девушками — закачаешься.

— Значит ложь? — Он оглянулся, поймал мой взгляд. — После армии, не хочу возвращаться в Черный город.

— А кто хочет? Придется. Нам некуда деваться.

— Хочу жить на море. Поедешь со мной? Ты не представляешь, какой там воздух. А волны? Раскинешь руки, лежишь, качаешься, они такие теплые, ласковые и смотришь в небо, а оно синее-синее… — Он снова вперся в окно, словно видел там море.

— Ты что бормочешь?

— Стихи Николая Гумилева — «Жизнь».

— Я думал, свои.

— Так ты поедешь со мной?

— Долго ждать придется. Конечно, поеду я никогда не видел моря.

— Не видел море? Максим, поехали, не пожалеешь, его стоит увидеть.

— Сейчас и поедем, домоем окна и вперед, на пляж…

— Я бывал на море дважды, со своими приемными родителями…

— Эй, бойцы, — окликнул Маркулис, — замерзли? Не вижу движений.

Про море, закончился разговор о неверной любви, то есть концы в воду. Молодец парень, нюни не распускал, воспринял неприятную весть, как настоящий мужчина.

Однажды, на утренней поверке Рыжков допустил ошибку.

— Уборку санузлов, поручим, сладкой парочке: Клону и Хвалею. Не слышу?

Взвод, стоял перед кубриком. Рыжков, самовлюбленным павлином, расхаживал перед строем.

— Не слышу? — он и остановился напротив меня.

— Уши мыть надо, — я ухмыльнулся.

— Согласно устава, солдат выслушав команду должен ответить: «так точно».

— Какую команду? — спросил Хвалей. Нам не понравилось сравнение со сладкой парочкой.

— Невыполнение уставных положений несет за собой наказание…

— Мы идем, — прервал я, от уставных сентенций тошнило.

— Надеюсь, по ночам, не занимаетесь лишь бы чем? — хихикнул Рыжков.

Ох, напрасно он так шутил и хихикал, иногда с моим чувством юмора что-то случается и я воспринимаю шутки не адекватно. Я шагнул к сержанту и провел прекрасный хук, стараясь выправить выдающуюся челюсть.

Рыжков влетел в проход между кроватей. Приподнялся на локти, ошалело потряс головой. Его глаза бессмысленно смотрели на начищенные, блестящие носки сапог.