Диана Гэблдон - Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти [litres]

Остались кое-какие пустяковые финансовые обязательства, но все долги я, как мы и договорились, прощу.

За Дженни я волнуюсь. Она всем сердцем тоскует по Йену, но не плачет, а только сидит неподвижно и глядит в пустоту, будто бы что-то видит перед собой. Такое спокойствие пугает – словно душа ее отлетела вместе с супругом на Небеса, оставив нам лишь пустую оболочку. Хотя сейчас, когда я пишу, в голову пришло сравнение скорее с моллюском, которого Лоуренс Стерн показывал нам в Вест-Индии. Помнишь: такая большая раковина из множества камер, только все пусты, кроме срединной, где свернулось клубком, укрываясь от невзгод этого мира, крохотное создание.

И, раз уж я говорю о Дженни – она просила передать извинения за свои необдуманные слова. Я сказал, что мы с тобой уже все обсудили и ты не держишь зла, прекрасно понимая, в каком она была отчаянии.

В день смерти Йена она говорила со мной на удивление рассудительно и сказала, что, скорее всего, покинет Лаллиброх, потому что здесь ее ничто более не держит. Я был ошеломлен ее словами, но отговорить сестру не пытался, решив, что подобные мысли вызваны горем и бессонницей.

С тех пор, однако, она не раз говорила об этом, причем со столь твердой решимостью, что стало понятно: она не отступится. Я собираюсь ненадолго во Францию, уладить некоторые дела, о которых не буду здесь распространяться, а затем, убедившись, что Майкл и Джоан устроились со всеми удобствами (они вдвоем уехали на следующий день после смерти Йена), отправлюсь в Америку. Дженни я сказал, чтобы она хорошенько обдумала свои намерения, пока меня не будет (хотя она утверждает, что все давно решила), и, если она не передумает, я возьму ее с собой в Колонии. Не волнуйся, жить она будет не с нами. (Представляю твое лицо, когда ты добралась до этих строк. Даже на расстоянии вижу, как ты ужаснулась.)

Она поселится с Фергусом и Марсали, где ничто не будет напоминать ей об утрате и где она сможет поддержать Йена-младшего, если ему вдруг понадобится ее помощь (или, по крайней мере, она будет знать, что с ним все хорошо).

(Я, кстати, только сейчас понял, что супруга Джейми-младшего отныне станет леди Лаллиброх, а двум хозяйкам в одном доме не ужиться. Дженни достаточно прозорлива, чтобы понять всю сложность грядущего положения, и достаточно умна, чтобы не доставлять сыну и невестке хлопот.)

Как бы то ни было, я отплываю в Америку уже в конце месяца. Сердце мое греет надежда поскорее с тобой увидеться и более никогда не покидать.

«Париж, 1 апреля.

Возлюбленная жена моя!

Я только что вернулся в свое парижское жилище. Час столь поздний, что дверь была заперта, и я едва дозвался хозяйки. Та, конечно же, принялась брюзжать из-за того, что ее подняли с постели. Я, впрочем, тоже мало обрадовался, потому что в комнате не оказалось огня, ужина тоже, а на кровати нашелся лишь тощий скрипучий матрас и ветхое заплесневелое одеяло, каким побрезговал бы даже нищий.

Однако перепалка наша ни к чему не привела, разве что меня осыпали бранью из-за запертой двери, а гордость не позволила мне предложить дополнительную плату (даже если б у меня завалялись лишние монеты). Так что я сижу на своем чердаке голодный и продрогший (пишу это лишь затем, чтобы вызвать сочувствие и засвидетельствовать, как мне без тебя плохо).

С первыми лучами солнца я намерен покинуть это место и подыскать более достойное жилище без лишнего ущерба для кошелька. Пока же постараюсь забыть про голод и холод в приятной беседе с тобой, надеясь, что образ любимой супруги разделит со мной одиночество.

(Благо мне хватает света, поскольку я выкрал из прихожей, на чье великолепие, собственно, и купился при выборе жилья, два подсвечника. Утром поставлю на место, когда хозяйка сего заведения вернет грабительскую плату за эти трущобы.)

Перейду к более приятным новостям. Я видел Джоан, она устроилась в своей обители и выглядит вполне довольной (и, предупреждая твой вопрос: нет, я не присутствовал на свадьбе ее матери с Джозефом Мюрреем, который, оказывается, приходится троюродным братом Йену. Я просто отправил ей подарок с наилучшими пожеланиями, причем вполне искренними). Завтра навещу Майкла, снова повидаюсь с Джаредом и передам ему твой сердечный поклон.

Более того, когда я сегодняшним утром искал на Монмартре приличную таверну, мне посчастливилось столкнуться с мистером Лайлом, с которым я знаком еще по Эдинбургу. Он тоже был рад встрече: осведомился о моем здоровье и после краткого обмена приветствиями пригласил меня на собрание некоего общества, где изредка бывают Вольтер, Дидро и другие мыслители, к чьему мнению прислушиваются в нужных нам кругах.

Так что к двум часам я явился по указанному адресу, где меня встретили со всем почтением. Оказалось, это парижская резиденция месье Бомарше.

Компания и впрямь подобралась разношерстная: от дешевых пустозвонов до интеллектуальной элиты парижского общества. Объединяло гостей лишь одно: любовь к разговорам. Были даже высказаны, хоть и не очень настойчиво, пара дельных замечаний. Я и не смел надеяться на столь удачное начало своего первого рейса в роли провокатора.

После легкого ужина (за которым я, как и некоторые из присутствующих, предусмотрительно набил карманы пирогами) все переместились в большую залу, где, поделившись на две части, приступили к дебатам.

Первым животрепещущим вопросом на повестке дня значилось противостояние пера и меча. Мистер Лайл и его сторонники отстаивали могущественную силу писательского мастерства; месье Бомарше с друзьями выступали их оппонентами. Беседа лилась оживленно, частенько упоминались работы Руссо и Монтеня (хотя последнего не раз попрекали за его крайне безнравственные взгляды на законный брак), однако в конечном счете победил месье Лайл. Я хотел было поддержать его противников и показать присутствующим свою правую руку, но воздержался, решив побыть скромным зрителем.

Впрочем, позднее я нашел возможность сблизиться с месье Бомарше, мимоходом, словно бы в шутку, упомянув свой аргумент. Он крайне заинтересовался и, узнав, что именно со мною произошло (точнее, то, о чем я счел нужным поведать), весьма настойчиво пригласил меня сопроводить его на ужин в дом герцогини де Шольн, тем более что ее супруг живо интересовался событиями в Колониях.

Хочешь узнать, что общего у краснокожих дикарей и твоей самой удачной операции? Запасись терпением, вскоре расскажу.

Итак, герцогская резиденция располагалась в самом центре города, и перед поместьем уже стояло немало роскошных экипажей. Представь мое восхищение, когда мне сообщили, что джентльмен, вошедший прямо перед нами, не кто иной, как министр иностранных дел месье Верженн.