Диана Гэблдон - Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти [litres]

Я поздравил себя с тем, как быстро мне посчастливилось завести знакомства со столь нужными людьми, – и приложил все усилия, чтобы им понравиться, для чего пришлось поведать немало басен о моих «приключениях» в Америке, позаимствовав пару историй у нашего доброго друга Майерса.

Собравшихся приятно поразило мое ораторское искусство, особенно когда я рассказал о встречах с медведем и с Накогнавето. Им пришелся по нраву и случай на рыбалке, хотя собравшихся дам несколько потрясло описание твоего индейского наряда. Правда, месье Лайл, сколь странно бы это ни звучало, жаждал еще подробнее узнать, как ты смотришься в кожаных брюках. Тем самым он выдал себя как развратника и негодяя, в чем я и сам убедился тем же вечером, увидев его в коридоре с мадемуазель Эрланд, – особой весьма распущенных нравов.

Как бы то ни было, эта история напомнила мистеру Лайлу о моей руке, и он попросил рассказать остальным, как я потерял палец.

Увидев, что присутствующие уже достаточно разогреты шампанским, голландским джином и немалым количеством рейнвейна, я постарался поведать о случившемся во всех кровавых и страшных деталях, чтобы вызвать у гостей нервную дрожь и бессонницу.

Якобы по дороге из Трентона в Албани я попал в плен к ужасным ирокезам. Подробнейшим образом описал их кошмарный облик и кровавые ритуалы (причем нисколько не преувеличивая). Рассказал о том, как в страхе ждал пыток, которым ирокезы подвергали остальных своих жертв. При описании жуткой смерти отца Александра госпожа графиня упала в обморок, остальные тоже были весьма впечатлены.

Во всех красках я рассказал о вожде Два Копья, который вряд ли обидится на меня за этот поклеп, поскольку все равно не узнает. Он якобы велел раздеть меня донага и избить хлыстом. Памятуя о нашем добром друге Дэниеле, я поднял рубашку и показал собравшимся свои шрамы (почувствовав, правда, себя продажной девкой; однако меня успокаивало то, что эти особы занимаются своим ремеслом лишь по необходимости, вот и я руководствовался теми же мотивами). Публика отозвалась на мой рассказ должным образом и была готова уверовать во что угодно.

Поэтому далее я поведал, как два индейца сняли меня со столба и бросили на большой камень, залитый кровью предыдущих жертв.

Ко мне с жуткими воплями приблизился языческий священник – шаман, – потрясая посохом, на котором болтались десятки скальпов. Я испугался, что моя шевелюра в силу своего необычного цвета тоже станет его трофеем (ведь волосы, увы, я тогда не пудрил – не из глупости, а за неимением пудры). Словно подтверждая мои страхи, шаман, лихорадочно сверкая глазами, вынул огромный нож.

Глаза моих слушателей в этот момент тоже стали круглыми, как блюдца. Дамы стенали от жалости ко мне, джентльмены сыпали проклятиями в адрес грязных дикарей, подвергавших меня столь жестоким пыткам.

Тогда я рассказал, как шаман вонзил мне нож в руку и я потерял сознание от страха и боли. А когда пришел в себя, то оказалось, что я начисто лишился безымянного пальца и из раны хлещет кровь.

Самым страшным было то, что индейский вождь сидел на стволе поваленного дерева и с аппетитом грыз мой злосчастный палец, будто куриную ножку.

На этом месте графиня снова упала в обморок, а почтенная мисс Элиот, дабы от нее не отставать, истерически разрыдалась, тем самым избавив меня от необходимости придумывать историю чудесного спасения. Сославшись на то, что воспоминания о пережитых бедах изрядно меня расстраивают, я выпил бокал вина (поскольку во рту у меня пересохло) и откланялся, получив напоследок приглашения от всех гостей.

Итак, первая вылазка была на удивление успешной. И если вдруг возраст и старые раны не позволят мне зарабатывать на жизнь мечом, плугом или печатным станком, из меня получится неплохой романист.

Марсали наверняка захочет узнать во всех подробностях, как наряжаются парижские дамы, но попрошу ее пока проявить терпение. Я мог бы сослаться на то, что не замечал никого из здешних леди, если бы недооценивал тебя; однако, зная твою подозрительность, саксоночка, не буду кривить душой. Просто рука моя не выдержит столь детальных описаний. Могу сказать лишь, что платья весьма роскошны и леди в них выглядят очаровательно.

Итак, мои краденые свечи почти догорели, глаза слипаются, а пальцы ноют, и я уже с трудом разбираю собственные каракули, не говоря уж о том, чтобы писать дальше. Надеюсь, ты сумеешь разгадать последние строки столь сумбурного послания. На этом я ложусь в свою неприбранную постель – зато в хорошем настроении, поскольку день выдался удачным.

Тебе я желаю спокойной ночи, заверяю в своих самых нежных мыслях и надеюсь, что ты не позабыла за время разлуки о твоем бумагомарателе и преданном супруге по имени Джеймс Фрэзер.

P. S. Писарь, увы, из меня никудышный: я и сам весь вымазался чернилами и, как вижу, выпачкал письмо. Утешает лишь, что бумага и без того дрянная.

P.P.S. Я был так поглощен событиями минувшего дня, что забыл сказать о главном: уже заказал билет на «Эвтерпу», судно, которое через две недели прибывает из Бреста. Если что-то изменится, напишу.

P.P.P.S. Так хочу снова оказаться рядом с тобой в постели и чувствовать, как ты льнешь ко мне во сне…»

Брианна с помощью кухонных ножниц уверенно разломила брошь пополам. Эта безобразная вещица викторианских времен в виде серебряного цветка в окружении листвы была старинной, но совсем недорогой. Единственная ее ценность заключалась в россыпи крохотных алмазов, росинками украшавших листья.

– Надеюсь, этого хватит, – сказала она, поражаясь тому, как спокойно звучит ее голос. Последние тридцать шесть часов, пока длились сборы, она рыдала про себя не переставая.

– Должно хватить, – напряженно отозвался Роджер. Он встал позади нее, положив руки ей на плечи. Его присутствие и успокаивало, и мучило одновременно. Через час он уйдет. Возможно, навсегда.

Однако выбора все равно не было, поэтому Брианна, с сухими глазами и прямой спиной, собирала для Роджера вещи.

Аманда, как ни странно, заснула мертвым сном сразу после того, как Уильям Баккли и Роджер бросились в погоню за Робом Кэмероном. Брианна уложила ее в постель и просидела рядом до самого рассвета, пока мужчины не вернулись с кошмарными новостями. Утром Аманда проснулась как обычно, ничего не помня ни о ночных событиях, ни о кричащих камнях. Отсутствие Джемми ее тоже не смутило; она лишь спросила, когда он вернется, и, услышав неопределенное «скоро», успокоилась и начала играть.

Сейчас Мэнди не было дома: Энни, пообещав ей новую игрушку, увезла девочку в Инвернесс за покупками. До полудня их не будет, а к тому времени мужчины, скорее всего, уйдут.