Жорж Блон - На суше и на море

После непродолжительной остановки трогались дальше. Но вот телеги опять начинало бросать из стороны в сторону. Опять слышалось «Сто-о-ой!». Было отчего прийти в отчаяние.

Не помню теперь, кому из нас пришла счастливая мысль вложить в клетки осиновые палки, закрепив их неподвижно в ячейках сетки, которой были обиты клетки.

Радостно было видеть, как бобры, приподнявшись на задних лапках, уперлись широкими, мускулистыми хвостами в пол клеток, а передними лапами-руками схватились за эти палки. Цепко схватились. И с этого момента не так уже «болела душа» за них.

Только изредка, при очень больших толчках, какой-нибудь зверек выпускал из лапок спасительную палку и падал. В тот же миг другой бросался к нему, помогал добраться до опоры, и так, поддерживая друг друга, они и совершили это последнее, самое трудное для них путешествие.

Когда на землю опустились густые осенние сумерки, мы остановились на ночевку у речки Амута. До первых участков, где были намечены места выпуска бобров, оставалось уже недалеко, километров восемь.

Лошади спутаны и отпущены на прибрежный кочковатый луг. Клетки со зверьками сняты с подвод. Бобры напоены и накормлены. Ярко горит костер. Быстро напились чаю, и вскоре дружное похрапывание подтверждало, насколько крепко уснули люди, сильно уставшие за этот день.

Только два дежурных сидят у огонька и тихо разговаривают. Разговаривать, по правде сказать, совсем не хочется, но и молчать нельзя. Мигом навалится сон.

В эту ночь вахту держать должны были все. Смена дежурных назначена была через каждые два часа. Но спать долго никому не пришлось. Бобры как будто почувствовали близкую свободу и начали рваться из клеток. Дежурные сперва самоотверженно «сражались» одни. Сбились с ног, перебегая от клетки к клетке. То там, то здесь раздавались звуки, говорившие, что все бобры готовятся к побегу.

И опять: «Тревога!». Со всех сторон слышался скрежет резцов по железу, треск отдираемого дерева и лопотание зверьков, возбужденное и совсем не мирное.

Быстро разложены дополнительные костры. Под наблюдение взята каждая клетка и ведутся бесконечные разговоры со зверьками. Было замечено, что человеческий голос, раздающийся поблизости от бобров, заставляет их прекращать грызть стенки и обшивку клеток и бобры начинают прислушиваться к голосу. При этом они забавно наклоняют головы то в одну, то в другую сторону, как будто для того, чтобы лучше слышать. Некоторые зверьки принимаются сами что-то бормотать.

Казалось, что никогда не кончится эта ночь. Охрипшие, качающиеся на ногах от усталости, мы все же встретили первые лучи солнца песней. Какую тогда пели песню, не помню, но, несомненно, она была очень хорошая и радостная. Про то, как она была исполнена, умалчиваю. Во всяком случае, бобры, услыша ее, окончательно успокоились и тихо сидели в клетках, подложив под себя большие, мясистые хвосты.

Конечно, не хоровое пение сыграло успокоительную роль: просто-напросто наступил день, а днем бобры менее активны.

Кое-кто из товарищей не был согласен о этим, убежденный в том, что только наша дружная песня окончательно успокоила зверьков. Разубеждать не стали. Было не до того. Перед нами речка. Опять надо лезть в воду, искать брод. Переправиться нужно поскорее. На том берегу отряд разделится на две группы. Дальней предстоит еще проделать длинный путь на речку Модышева, где также будет проведен выпуск бобров. Только там измученных дорогой зверьков нашей группы ждет долгожданная свобода.

Последний участок пути по сравнению с «дорогой» до Амута, по выражению отвозчиков-сибиряков, был «еще тошней». Если то, что мы прошли, назвать «цветочками», то тут с первых шагов начались «ягодки». Зверьков окончательно заматывала эта дорога. Бобры испытывали большую жажду. А тут, как назло, маршрут проходил по безводной тайге. Зверьки отказывались даже от любимых веточек осины, которые мы давали им на каждой остановке. А остановок было очень много.

Особенно плохо чувствовал себя крупный самец-одиночка. Его подруга погибла еще во время транспортировки по железной дороге. Бобр тяжело дышал. В его глазах застыло выражение неуемной тоски.

Если бы попал на этом участке хотя бы один ручей, мы бы выпустили его. Но ручья не попадало и оставалось одно: как можно быстрее добраться до речки. До минимума были сокращены остановки. Вперед отправлены возчики с пилами и топорами, чтобы на ходу улучшить дорогу.

Только в сгустившиеся лиловые сумерки мы спустились с увала и вышли на берег Модышевы. Быстро распряжены и отпущены на луг стреноженные лошади. Невдалеке от пылающего костра под густыми елями поставлены клетки. В поилки налита вода. Принесены веточки осины и тальника. Но нет среди бобров обычного вечернего оживления. Бессонная ночь и дорога дали о себе знать не только зверькам. Люди не стали ни пить, ни есть. Постелив на землю плащи, легли и моментально заснули.

Мы с Николаем Трофимовичем Грудининым, старым охотоведом и изумительным товарищем и человеком, подтащили клетку с самцом поближе к речке и открыли дверку. Пусть выходит на волю. Это шло вразрез с инструкцией, которая требовала производить выпуск бобров только в подготовленную заранее искусственную нору, но как найти хоть одну нору в темную августовскую ночь, а тут погибает зверюшка. До инструкции ли было нам!

Но бобр не выходил. Взяли его на руки, поднесли к речке и положили у самой воды. Когда несли, забыли про всякую осторожность, забыли о том, что нас предупреждали остерегаться резцов бобра, которыми он может нанести страшные раны.

Зверек чуть-чуть подвинулся. Сделав два-три глотка воды, неуклюже переместился повыше, к кусту тальника. Приподнял голову. Большими тусклыми глазами, в которых играли красноватые отсветы костра, долгим, каким-то запоминающим взглядом посмотрел мне в глаза. Я не выдержал.

— Пойдем, Николай Трофимович. Пусть он останется наедине с природой.

Мы отошли к костру.

— А ты заметил, как он взглянул на меня? — почему-то шепотом спросил меня товарищ.

— Он и на меня глядел, — тоже понизив голос, ответил я. — Эх! Сколько муки вынес звереныш, и вот…

Мы долго оба молчали. С большим трудом удалось уговорить Николая Трофимовича прилечь хотя бы ненадолго. Эту ночь решили дежурить вдвоем, сменяя друг друга через два часа.

Достал книжку. Удобно устроившись у костра, попытался читать, но вскоре отложил ее в сторону. Как-то подозрительно тихо вели себя в клетках бобры. Несколько раз подходил к ним. Менял и без того чистую воду, добавлял корм. Зверьки не спали, но и не рвались на свободу. Они внимательно следили за всеми моими движениями, и в их глазах также играли отсветы пламени.