Гарри Гаррисон - Миры Гарри Гаррисона. Том 10

Каждый раз, произнося слово, фантом кивал и улыбался. Затем вытянул руку с камнем и издал вопросительный звук. Охотник сидел, раскрыв рот, в голове его была полная сумятица.

С нечеловеческим терпением фантом повторил демонстрацию и вопрос. Ответной реакции не было. На третий раз Учитель уже не улыбался. А после того как старик снова не ответил, лицо фантома стало злым, он грозно нахмурился и оскалил зубы, изображая сильную агрессию. Это выражение лица антропологи находили во всех культурах. Пленник отпрянул с испуганным воплем. Когда камень появился вновь, он, заикаясь, произнес: «Пртр». Фантом улыбнулся, кивнул и сделал одобрительный жест. Процесс обучения пошел.

Брайон потихоньку отодвинулся из поля зрения охотника, чтобы не мешать уроку. Он смотрел, как Учитель переливает воду из сосуда в сосуд, снова и снова, не проливая ни капли.

— Думаешь, получится? — спросила Леа.

— Всегда получалось. Это самообучающаяся программа. Усвоив несколько слов, ЭЛП произносит их, чтобы проверить звучание по реакции партнера. По мере увеличения словарного запаса процесс обучения ускоряется. Вскоре ЭЛП сможет задавать вопросы, сначала элементарные, затем все более и более отвлеченные. Когда старик устанет, компьютер даст ему передохнуть, а в это время будет учить нас.

— То есть гонять по лексике, грамматике, ставить произношение и все такое?

— Именно. А где еда, про которую ты говорила? Следить за стариком не обязательно. Если он что-нибудь задумает, я это сразу почувствую.

После полудня пленник начал клевать от усталости носом. Брайон принес ему воды в деревянной чашке, и он с жадностью ее выпил.

— Как его зовут? — спросил он ЭЛП.

— Его имя Равн. Равн. Равн. Равн. Повторяю: Равн…

— Достаточно. — Брайон повернулся с широкой улыбкой. — Равн, поздравляю тебя с возвращением в человеческую цивилизацию.

— Рана заживает хорошо, — отметила Леа, поворачивая руку Брайона так, чтобы лучше разглядеть обрубок пальца. Он смотрел, как она накладывает антисептическую пасту.

— Арб'т клрм, — буркнул он.

— Если ты хочешь сказать «мне больно», то научись проглатывать конечные звуки, а то аборигены тебя не поймут.

— Довольно противный язык.

— Брайон, в тебе говорит лингвистический изоляционизм. Если рассуждать абстрактно, противных языков не существует…

Подняв палец, Брайон прервал ее и спокойно сказал:

— Только не оборачивайся. Похоже, Равн собрался бежать. Я этого ждал. Пусть немного побегает. Я даже хочу, чтобы он убежал и почувствовал себя свободным. Когда я снова его схвачу, он будет окончательно сломлен и станет совершенно ручным. Тут-то мы его и разговорим. Не хочется давить. Сил у него много, и хорошая встряска ему не повредит.

— Тряхни его разок и за меня. А то он глядит с таким отвращением, будто мы его вареным мясом кормим.

— Видишь ли, он человек иерархического общества.

— Да уж. Для него женщины находятся ниже дна. Ага, он, кажется, уже собрался в путь. Поднялся на ноги, смотрит сюда.

— Отвернись и сделай вид, что ничего не заметила. Я хочу, чтобы у него появилась надежда — а потом я же ее и отниму. Этот стресс сломит его сопротивление.

Равн понимал, что Говорящий Старик не погонится за ним. Он всегда сидит на одном месте. О женщине и говорить нечего. Он боялся только Большого Охотника, который очень сильный. Но бежать надо сейчас, пока Охотник не смотрит на него. Равн чувствовал себя отдохнувшим. И он был Равн, и ноги его были по-прежнему крепки, недаром он столько лет охотился на Мяснух. И всегда догонял их — и теперь убежит от Охотника. Охотник настолько глуп, что даже не смотрит в его сторону. Старик тоже глуп — сидит и не поднимает тревогу. Он медленно скрылся в траве — и побежал! Быстрей! Как ветер, как Мяснуха — теперь его не поймать.

Леа смотрела, как старик бежит по равнине, все дальше и дальше.

— А ты не слишком рискуешь? — спросила она. — Старый черт быстро, однако, бегает. Было бы стыдно упустить его. Чего доброго, ему на помощь придут друзья. Может, они его поджидают?

— Можешь не волноваться. Никто его не поджидает, в этом я уверен. — Брайон глянул вслед беглецу, затем встал, потянулся. — Хорошее дело — спринт. Давненько я не бегал.

Глядя на него, Леа поняла, что волновалась напрасно. Когда Брайон стартовал, она призналась себе, что ничего подобного в жизни не видела. Она совсем забыла, что он чемпион своей планеты по двадцати видам спорта и бег — один из этих видов.

Равн не ожидал ничего подобного. Он было уже грянул победную песнь — ведь он был слишком далеко и бежал слишком быстро, чтобы кто-нибудь мог его теперь догнать. Поэтому когда он оглянулся и увидел, что Охотник все-таки погнался за ним, то вскоре лишь рассмеялся и приналег, чтобы увеличить разрыв. Но когда оглянулся опять — Охотник уже сократил разрыв наполовину и темпа не снижал. Равн взвыл от отчаяния, но оторваться не смог. Лес по-прежнему был чересчур далеко, а шаги слышались уже за спиной. Легкие болели, сердце бешено колотилось, и, когда тяжелая рука легла на его плечо, он громко вскрикнул и рухнул без чувств.

Брайон без всякой жалости смотрел, как старик воет и корчится. Его сердце учащенно билось после пробежки, и каждый удар отзывался болью в обрубке пальца, настойчиво напоминая о том, что скрючившийся на земле старик ампутировал этот самый палец. Когда он рассмотрел свой палец на грязной шее старика, когда увидел, что старик, ухватившись обеими руками за ожерелье, воет от жалости к самому себе, Брайона охватил такой гнев, что он даже про боль забыл. Он держался за него так, будто ожерелье давало ему силы.

Как только Брайон заметил это, то понял, что нужно сделать. Он вспомнил, что рваные шкуры и примитивное оружие — единственное, чем обладают эти люди. Ожерелье — совсем другое дело. Оно, должно быть, ценится необычайно высоко и носить его — честь немалая. Отлично. В таком случае он наденет его сам.

Равн завыл еще громче, когда Брайон попытался отнять у него ожерелье, вцепился в него обеими руками. Но перед Брайоном устоять было невозможно. Он с такой силой стиснул кисти Равна, что пальцы у того онемели и медленно разжались. Брайон снял ожерелье с Равна и торжественно надел на себя. Старик прекратил выть и разразился визгливыми угрозами:

— Мое, отдай мне! Это я Равн, мне носить, мое…

Он кричал на своем языке, и Брайон обнаружил, что понимает его довольно хорошо. ЭЛП справился со своей задачей. Брайон отступил назад, взялся рукой за ожерелье и с расстановкой заговорил на том же языке.

— Теперь оно мое. Я Брайон. Пока я ношу его — я Равн.

Если Равн не имя, а титул, то старик его поймет. И тот понял. Визг прекратился, и глаза Равна злобно сузились.