Рэй Брэдбери - Машина до Килиманджаро [сборник, litres]

Им было слышно, как аптечные часы били одиннадцать, слышно, как над Ложей Чудаков било полдвенадцатого, а в полночь они лежали в постели среди темноты, одолеваемые мыслями.

– Выпускной.

– Чего?

– Фрэнк, парикмахер, в самую точку угодил. Вся эта неделя словно последние школьные деньки давным-давно. Помню, боялся до жути, до слез, слово себе дал, что пока диплом не получу, каждый день буду жить, как последний, ведь только Бог ведает, что завтра случится. Безработица. Депрессия. Война. А потом… день пришел, настало завтра, и я понял, что все еще живой, целый и, слава богу, невредимый, и все начинается заново, так или иначе, да что там, черт возьми, не так уж и плохо вышло. А это все просто очередной выпускной, как Хэнк сказал, уж я-то теперь не сомневаюсь.

«Прислушайся, – прошептала жена много позже. – Слушай». В ночи сквозь город тихо текла металлическая река, и воды ее пахли океанским приливом и бензином.

Ее отблеск на потолке, над могилой их ложа, напоминал кораблик, скользящий то вверх, то вниз по течению, и веки их опустились, дыхание сравнялось с шумом прилива, и они заснули. С первыми лучами света половина кровати опустела. Клара села в постели, почти испуганно. Чарли никогда не уходил так рано. Затем она почувствовала что-то еще. Она сидела, вслушиваясь, пытаясь понять, что именно было не так, но не успела – раздались шаги.

Их звук был слышен издали, и прошло немало времени, прежде чем они прошли по дорожке, ведущей к дому, поднялись по ступенькам и вошли внутрь. Затем настала тишина. Она поняла, что Чарли просто долго стоит среди гостиной, и позвала его: «Ты куда пропал, Чарли?» Он вошел в комнату в слабом свете зари, сел рядом с ней на кровати, вспоминая, где же он был и что делал.

– Прошел на милю вверх по берегу и назад. Добрался до деревянных заграждений на новом шоссе. Подумал, что самое меньшее, что я могу, так это принять участие в том, что там творится.

– Новую дорогу уже открыли?

– Открыли, работает вовсю. Ты что, не слышишь?

– Слышу.

Она медленно привстала в постели, склонила голову, на мгновение закрыла глаза, прислушалась.

– Вот, значит, как? Вот что меня тревожило. Старая дорога. Теперь ей и впрямь конец.

Они вслушивались в тишину, что теперь окружала их дом: старая дорога опустела, обмелела и высохла, как река посреди странного, нескончаемого лета. Поток сменил свое русло, свои берега и ложе всего за одну ночь. Теперь возле дома шумел лишь ветер в кронах деревьев, да птицы возбужденно перекликались в ожидании солнца над горами.

– Тише!

Они все слушали. Там, вдали, за две или три сотни ярдов отсюда, у лугов, возле моря, слышалось, как их река, переменив свое русло, неумолчно катила волны через бескрайние земли на север и тихий рассвет на юг. Еще дальше слышалось море, влекущее воды к своим берегам… Чарли Мур и его жена, застыв, сидели еще мгновение и слушали, как тихо струится река там, среди полей.

– Фред Фергюсон был там уже засветло, – проговорил Чарли, будто вспоминая далекое прошлое. – Толпы народу. Чиновники из дорожного управления и все остальные. Всем нашлась работа. Фред, недолго думая, подошел, да взялся с одной стороны, а я – с другой. Мы с ним вместе оттащили одно из деревянных заграждений. А затем отошли. Дали машинам проехать.

– Боже праведный, что это?

– Что – «что»?

– Ты ослеп, парень? Гляди!

И лифтер Гэррити высунулся, чтобы посмотреть, на кого же это пялил глаза носильщик.

А из дублинской рассветной мглы как раз в парадные двери отеля «Ройял Иберниен», шаркая прямо к стойке регистрации, откуда ни возьмись прутиковый мужчина лет сорока, а следом за ним словно всплеск птичьего щебета пять малорослых прутиковых юнцов лет по двадцати. И так все вьются, веют руками вокруг да около, щурят глаза, подмигивают, подмаргивают, губы в ниточку, брови в струночку, тут же хмурятся, тут же сияют, то покраснеют, то побледнеют (или все это разом?). А голоса-то, голоса – божественное пикколо, и флейта, и нежный гобой, – ни ноты фальши, музыка! Шесть монологов, шесть фонтанчиков, и все брызжут, сливаясь вместе, целое облако самосочувствия, щебетанье, чириканье о трудностях путешествия и ретивости климата – этот кордебалет реял, ниспадал, говорливо струился, пышно расцветая одеколонным благоуханием, мимо изумленного носильщика и остолбеневшего лифтера. Грациозно сбившись в кучку, все шестеро замерли у стойки. Погребенный под лавиной музыки, управляющий поднял глаза – аккуратные буковки «О» без всяких зрачков посредине.

– Что это? – прошептал Гэррити. – Что это было?

– Спроси кого-нибудь еще! – ответил носильщик.

В этот самый момент зажглись лампочки лифта и зажужжал зуммер вызова. Гэррити волей-неволей оторвал взгляд от знойного сборища и умчался ввысь.

– Мы хотели бы комнату, – сказал тот самый высокий и стройный. На висках у него пробивалась седина. – Будьте так добры.

Управляющий вспомнил, где он находится, и услышал собственный голос:

– Вы заказывали номер, сэр?

– Дорогой мой, конечно, нет! – сказал старший. Остальные захихикали. – Мы совершенно неожиданно прилетели из Таормины, – продолжал высокий. У него были тонкие черты лица и влажный, похожий на бутон рот. – Нам ужасно наскучило длинное лето, и тогда кто-то сказал: «Давайте полностью сменим обстановку, давайте будем чудить!» – «Что?» – сказал я. «Ну ведь есть же на Земле самое невероятное место? Давайте выясним, где это, и отправимся туда». Кто-то сказал: «Северный полюс», – но это было глупо. Тогда я закричал: «Ирландия!» Тут все прямо попадали. А когда шабаш стих, мы понеслись в аэропорт. И вот уже нет ни солнца, ни сицилийских пляжей – все растаяло, как вчерашнее лимонное мороженое. И мы здесь, и нам предстоит свершить… нечто таинственное!

– Таинственное? – спросил управляющий.

– Что это будет, мы еще не знаем, – сказал высокий. – Но как только увидим, распознаем сразу же. Либо это произойдет само собой, либо мы сделаем так, чтобы оно произошло. Верно, братцы?

Ответ братцев отдаленно напоминал нечто вроде «тии-хии».

– Может быть, – сказал управляющий, стараясь держаться на высоте, – вы подскажете мне, что вы разыскиваете в Ирландии, и я мог бы указать вам…

– Господи, да нет же! – воскликнул высокий. – Мы просто помчимся вперед, распустим по ветру наше чутье, словно кончики шарфа, и посмотрим, что из этого получится. А когда мы раскроем тайну и найдем то, ради чего приехали, вы тотчас же узнаете об этом – ахи и охи, возгласы благоговения и восторга нашей маленькой туристской группы непременно донесутся до ваших ушей.

– Это надо же! – выдавил носильщик, затаив дыхание.