Рэй Брэдбери - Сборник 13 КОШКИНА ПИЖАМА

Президент Соединенных Штатов перевернул карты. В сумме они давали девятнадцать.

– Теперь вы, – прошептал президент.

Снова раздались раскаты грома, и коротышка-индеец сказал:

– Вы выиграли.

– Откуда вы знаете, – спросил президент, – вы ведь не видели свои карты? Может, у вас двадцать или двадцать одно?

Под потолком вновь прошла какая-то туча, и маленький индеец произнес:

– Вы выиграли. Страна – ваша. Осталось уладить только один последний вопрос.

Он протянул президенту лист бумаги.

На нем было написано: «Двадцать шесть долларов девяносто центов».

– Это, – пояснил коротышка-индеец, – та самая сумма, которая была заплачена за Манхэттен много лун назад.

Президент достал свой бумажник.

С высоты вновь прогремел голос.

– Он говорит: только мелкими купюрами, – сказал переводчик.

Президент протянул деньги; огромная рука, словно выточенная из красного дерева, протянулась навстречу и взяла деньги.

Где-то под потолком снова загромыхало.

– Что еще? – спросил президент.

Коротышка перевел.

– Он выражает надежду, что вы построите много-много кораблей, и он придет в гавань попрощаться, когда вы будете отплывать туда, откуда приехали.

– Он так и сказал?

Президент Соединенных Штатов поглядел на карты, по-прежнему лежавшие на столе.

– Могу ли я посмотреть и убедиться, что я не надул вас?

Маленький индеец отрицательно покачал головой.

Президент подошел к двери, обернулся и спросил:

– А что это вы там говорили насчет кораблей? Я никуда не собираюсь плыть.

С небес прошелестел удивленный голос:

– Разве нет?

И президент Соединенных Штатов тихо выскользнул из комнаты, а за ним и все его сенаторы.

Было около семи вечера. Сьюзен то и дело вставала, подходила к входной двери и глядела сквозь стекло на железнодорожные пути внизу под холмом, на бегущие по ним поезда и поднимающиеся клубы паровозного дыма. Красные и зеленые огни отражались в ее больших карих глазах. В темноте ее пухлая рука казалась чернее самой ночи. Она сжимала губы и поминутно смотрела на часы.

– Часы старые, наверное спешат, – сказала она. – Жестяная развалина.

– Никакая это не развалина, – возразила из угла Линда, небрежно перебирая в своих черных руках пачку грампластинок. Выбрав одну, она придирчиво оглядела ее, поставила на патефон «Графанола» и завела музыку. – Может, все-таки присядешь и успокоишься, ма?

– У меня еще вполне здоровые ноги, – ответила Сьюзен. – Не такая уж я старуха.

– Да приедет он, приедет. А не приедет, так не приедет, – сказала Линда. – Ты не можешь заставить этот поезд ехать быстрее или давать ему всюду зеленый свет. Во сколько, он сказал, приедет?

– Сказал: поезд семь-пятнадцать, здесь стоит полчаса, потом – в Нью-Йорк, сказал, как приедет, сразу возьмет такси, сказал, чтобы не вздумали встречать его на вокзале.

– Вот оно что, ему стыдно, – усмехнулась Линда.

– Заткнись или отправляйся домой! – сказала Сьюзен дочери. – Он добрый человек. Я работала в их семье, когда он был еще совсем крошкой. Бывало, таскала его на плечах по городу. Нет, ему не стыдно!

– Так то было давно, пятнадцать лет назад; сейчас-то он взрослый .

– Но он же прислал мне свою книгу, так? – возмущенно вскричала Сьюзен.

Она протянула руку к обшарпанному креслу, взяла оттуда книгу, открыла ее и прочла надпись на титульном листе: «Моей дорогой няне Сьюзен с любовью от Ричарда Бордена». Она захлопнула книгу.

– Вот!

– Это ничего не значит, простая надпись, кто угодно может так написать.

– Ты слышала, что я тебе сказала.

– Да у него теперь сто тыщ долларов в год выходит, чего ему с тобой возиться, чего ему сюда заезжать?

– Да потому что я помню его мать с отцом, деда с бабкой, потому что я работала у них – тридцать лет я у них работала – вот чего, что с того, что он писатель, он что, не может захотеть повидаться со мной, рассказать про свое житье-бытье?

– Не знаю, – Линда с сомнением покачала головой. – Не спрашивай меня.

– Он приедет поездом семь-пятнадцать, вот увидишь.

«Графанола» заиграла «Милашку» в исполнении Никербокер-квартета.

– Выключи ты эту штуковину, – сказала Сьюзен.

– Она никому не мешает.

– Мешает мне слушать.

– Тебе не надо слушать, глаза-то у тебя есть, увидишь, как он придет.

Сьюзен подошла и смахнула иглу с пластинки. Голоса затихли. Воцарилось невыносимо тягостное молчание.

– Вот, – сказала Сьюзен, глядя на дочь. – Теперь я могу спокойно подумать.

– Ну и что ты собираешься с ним делать, когда он явится? – спросила Линда, поднимая на нее озорной взгляд белеющих в темноте глаз.

– О чем ты? – осторожно переспросила Сьюзен.

– Поцелуешь его, обнимешь?

– Не знаю, я как-то об этом не думала.

Линда рассмеялась.

– Советую подумать. А то он уже большой мальчик. Уже не ребенок. Может, ему не захочется, чтоб его обнимали и целовали.

– Как сделаю, так и сделаю, когда придет час, – ответила Сьюзен, отворачиваясь. Лоб ее слегка нахмурился. Ей захотелось отшлепать Линду. – Перестань лезть ко мне со своими идеями. Мы будем самими собой, как обычно.

– Спорим, он просто пожмет нам руки и сядет скромно на краешек стула.

– Ничего подобного. Он всегда был такой хохотун.

– А спорим, он не станет называть тебя нянюшкой. Спорим, он будет звать тебя миссис Джонс.

– Он всегда звал меня тетя Джемайма, говорил, я похожа на нее, и непременно просил, чтобы я настряпала ему блинчиков 2. Он был такой очаровательный мальчуган, каких больше не встретишь.

– Он и сейчас ничего, судя по фотографиям, которые я видела.

Сьюзен закрыла глаза и долго стояла так, не говоря ни слова. Затем произнесла:

– Промыть бы тебе хорошенько рот с мылом.

Она прикоснулась к занавеске на окне, снова устремляя свой взгляд вдаль, высматривая на горизонте паровозный дым. Вдруг Сьюзен вскрикнула:

– Вот он! Едет! Я знала, я знала!

Она лихорадочно взглянула на часы.

– Точно вовремя! Иди сюда, посмотри!

– Что я, поездов не видела?

– Вот же он едет, смотри, как дымит!

– Этих дымов я навидалась на всю оставшуюся жизнь.

Под скрежет, звон колокольчика и грозное шипение поезд, гудя, подкатил к станции.

– Теперь уже скоро, – сказала Сьюзен, обнажая в улыбке золотой зуб.

– Дыши ровно.

– Что хочешь говори, а я чувствую себя великолепно; просто отлично!

Поезд уже остановился, и из него начали выходить люди. Она видела, как крохотные фигурки копошатся, снуют по бетонной платформе у подножия склона. Она думала о нем, о том, каким он теперь стал и каким был когда-то. Ей вспомнилось, как однажды, когда ему было семь лет, он пришел из школы и не успел попрощаться с ней. А она тогда жила у себя дома, на другом конце города. И каждый вечер в четыре часа садилась на троллейбус. И он не успел проводить ее до троллейбуса. С плачем он кинулся вслед за ней по улице. И догнал как раз вовремя, рыдая, обхватил ее колени, пока она ласково гладила и трепала его по голове, утешая.