Роберт Янг - Бокал звезд

В звездном свете дом казался добрым великаном из дерева с внимательными глазами-окнами. Мойра встретила у двери.

— Ник, я так надеялась… я молилась, чтобы ты вернулся!

— Ты была с ним, когда… когда он…

Она кивнула:

— Сидел у меня в ногах, а когда ты сказал «милая», вдруг пропал. Сначала я не поняла, что случилось. Кто же мог подумать, что он узнает тебя в передаче? А потом, через несколько минут, он появился на экране, и… и я поняла.

— Я похоронил его в открытом космосе — там, среди звезд. Его место там, он сам был звездой.

— Пройдем в гостиную, Ник. Хочу что-то показать.

В коридоре Хейз спросил:

— А что корабль? Уже продала?

— Нет, он все еще в Больших песках… Мама с папой недавно легли спать… разбудить их, чтобы повидались с тобой?

— Не надо… Я тут задержусь… если ты согласна меня терпеть.

В гостиной Мойра опустилась на колени перед маленькой корзинкой у камина. Хейз опустился рядом.

Сначала он увидел крошечные оборвыши-уши, затем тельце цвета утреннего тумана и хвостик с белой кисточкой на конце. Его изумленный взгляд отразился в паре золотистых раскосых глаз, а над ними во лбу сияла белая звездочка.

— Тряпка! — ахнул он.

— Я же говорила, они гермафродиты. Он… она родила его за неделю до смерти.

Хейз дотронулся до лохматого тряпичного уха.

— Ну и ну… Подумать только!

Он поднялся на ноги, подал руку Мойре и глянул через ее плечо на каминную полку, где стояла платиновая статуэтка Мориса Эванса. Ну да, Мойра ее продала, как и обещала. Продала себе самой.

Хейз заглянул ей в глаза. Будь он способен на любовь, давно б уже влюбился в нее.

Теперь способен.

— Мы начнем все заново, Мойра… если, конечно, ты окажешь мне честь и станешь моей примой. Снова загрузим корабль и отправимся туда, где еще не бывали. На Вьюнки и на Дальнюю Даль, и на Рудную Залежь…

— На Луговой цветок и Золотую Лихорадку, и на Фронтир…

— А когда облетим их все, вернемся на Чернозем…

— И оттуда снова отправимся на Златозернышко…

— И на Гесем…

— И на Пашню-в-Небе…

Прижав к себе, он стал осыпать ее поцелуями. Пускай в Старом Нью-Йорке стоит лето. В Старом Нью-Йорке всегда лето. Зато на Марсе в Новой Северной Дакоте — весна.

Есть вещи, которые мы не можем забыть, есть — которые не хотим забыть, а есть некоторые, особенные, которые сочетают в себе и то, и другое.

Заканчивался сентябрь того последнего года. Мэри Эллен приехала в город, чтобы забрать меня после работы. Она остановилась на углу Мейн и Сентрал. Я уже ждал и сел в машину. Лори стояла на переднем сиденье, ее голубые глаза сверкали радостью открытия.

— Папа, я умею читать! — закричала она, едва увидев меня. — Я теперь умею читать, папочка!

Я щелкнул ее по курносому носу, но она не обратила на это внимания. Маленький красный букварь у нее руках был открыт на странице, где на ярко раскрашенной картинке мальчик качал на качелях девочку, а ниже — несколько фраз, напечатанных большими четкими буквами.

— Послушай, папа, послушай! Джейн — девочка. Джон — мальчик. Я вижу Джейн. Я вижу Джона.

— Как тебе наша маленькая Эдна Сент-Винсент Миллей? — спросила с улыбкой Мэри Эллен, следя за красным глазком светофора.

— Она просто чудо!

Загорелся зеленый, и мы поехали вверх по склону холма, где вдоль тридцатой трассы раскинулся маленький городок. Как я уже сказал, сентябрь заканчивался, холмы и поля немного поблекли, но еще хранили летнюю зелень, а небо было бледно-голубым. Домики сияли белизной, а лиловые тени вязов и кленов причудливо переплетались на аккуратно подстриженных лужайках.

Мимо, поднимая клубы пыли, продребезжал пустой грузовичок.

— О, посмотрите на Джейн. О, посмотрите на Джона.

— Лори, теперь ты сможешь почитать мне «Зимой и летом», — сказал я.

Она подняла голову от книжки. Не могу забыть ее глаза. Словно глубокие голубые озера, впервые отразившие солнечный свет.

— Конечно, папочка, я тебе почитаю.

Мэри Эллен свернула с шоссе на дорогу, ведущую к нашему дому.

— Дорогой, а Стивенсон не слишком сложен для нее?

— Нет, мама, — заявила Лори. — Ты не поднимаешь. Я уже умею читать!

— Но ведь ты же ей поможешь с трудными местами, да, Мэри Эл? — спросил я и поинтересовался: — А что у нас сегодня на ужин?

— Ростбиф. Ждет в духовке.

Мэри Эл свернула на подъездную дорожку и остановилась у куста форсайтии. Наш дом стоял на холме, и отсюда вся трасса была как на ладони. Машины сновали по ней туда-сюда, словно хлопотливые металлические жучки. За трассой раскинулось живописное озеро. В ясные дни можно было даже разглядеть Канаду. Но тот день выдался пасмурный, и молочная синева озера сливалась с туманной голубизной неба. Листья кленов во дворе шелестели под порывами ветра.

Я вытащил вечернюю газету из почтового ящика у ворот, поднялся на веранду и устроился на качелях. Лори была уже там, открытый букварь лежал у нее на коленях.

Мы тихо покачивались взад-вперед.

— Я вижу Джейн, — читала Лори. — Я вижу Джона.

Ветер шевелил страницы газеты, заголовки плыли перед глазами. Опять все про бомбу, а ниже та же зловещая история о мегатоннах и возможных мегажертвах. Вскоре газета выскользнула из моих рук, и я сидел, слушая чтение Лори, шорох ветра и звяканье столовых приборов, которые Мэри Эллен раскладывала на обеденном столе.

Мне до сих пор все еще слышится радостный звон посуды, легкий шорох ветра и — яснее всего — нежный детский голосок Лори, повторяющий: «Джейн — девочка. Джон — мальчик, Я вижу Джейн. Я вижу Джона…»

Мальчик, девочка и бомба. А потом Мэри Эллен позвала нас ужинать.

Больше всего мне запомнилось, как на исходе дня мы втроем сидели на качелях. Лори устроилась посередине, на коленях у нее лежал «Детский цветник стихов» Стивенсона, открытый на стихотворении «Зимой и летом» [17] Р. Л. Стивенсон «Зимой и летом». (Пер. О.Румера). .

— Зимой еще не бре…

— Брезжит, — подсказала Мэри Эллен.

— Зимой еще не брезжит свет…

А я… уже умыт, одет…

Напротив, летом спать меня…

Всегда кладут при свете дня.

— Лори отлично читает, правда, дорогой?

— Средь бела дня я спать иду,

А птицы пр…

— Прыгают…

— А птицы прыгают в саду.

И взр… И взрослые, покинув дом…

— Гуляют…

— Гуляют под моим окном.

Как я уже сказал, есть вещи, которые мы не можем забыть, есть вещи, которые мы не хотим забыть, а есть некоторые, особенные, которые сочетают в себе и то, и другое.

Лори уже большая, но теперь она не умеет читать. А зачем? Ведь читать нечего. Когда-то давным-давно она что-то читала, но теперь, конечно, уже все забыла. Наверное, это даже к лучшему. В маленьком поселке, который мы построили в холмах, подальше от радиоактивных берегов озера, печатное слово никому не нужно. Здесь нужна только крепкая спина, чтобы с утра до ночи работать в поле.