Марина Дяченко - Фэнтези или научная фантастика? (сборник)

– Дальше?

Барракуда и большеротый переглянулись.

– Дальше – просто, – сказал Барракуда со вздохом. – Ты нам не нужен, но если мы тебя отпустим, ты сразу же выдашь папе нашу маленькую тайну… Или нет?

Он прищурился, и усы его встали дыбом.

– Да, – заявил Ивар с отвращением. Барракуда радостно закивал:

– Конечно. Хотя брат твой в этом случае обещал хранить молчание. Возможно, он не прав?

Ивара бил озноб; прерывисто вздохнув, он обхватил руками плечи. От него хотели чего-то – и не объясняли, чего; вился длинный, бессмысленный, тошнотворно противный разговор.

– Что вам надо? – спросил он устало. – Если вы решили нас убить – давайте, не тяните… Только, – он снова выпрямил спину, – только мне жаль вас. То, что сделает с вами отец…

Ивар замолчал. Его сочувственная усмешка лучше любых слов поясняла, как плох будет конец этого самого Барракуды.

И снова воспоминание об отце прогнало страх. Мир стоит по-прежнему, и над Городом, наверное, уже взвился разлетающийся на поиски флот… Ивар будто воочию увидел, как отец его, Командор, прямой и неподвижный, сидит перед Центральным Пультом в Ратуше, как огоньки приборов освещают снизу его жесткое, будто железное лицо, как безжалостные губы, почти не разжимаясь, выдают приказ: «Окружить… Взять всех живыми… Главаря – ко мне…»

Тонкие пальцы бегают по клавиатуре – и вот уже тысячи и тысячи закованных в броню крейсеров нависают над объектом «Пустыня»… Страх, замешательство Барракуды, его униженные мольбы, он сам на коленях умоляет отца не карать его слишком строго… Возможно, Ивар за него заступится.

От этой мысли, такой неожиданной и такой сладкой, он вдруг улыбнулся. Не испуганно, не жалко, не просительно – спокойно, с долей снисхождения:

– Мне действительно жаль вас всех. Искренне жаль. Ведь нас уже ищут.

– Да, – согласился Барракуда, которого, по-видимому, здорово удивила перемена Иварова настроения. – Вас ищут… А найдут нас. Все получается очень плохо… Для нас, конечно. Если не учесть одну деталь, – он довольно улыбнулся. – Ваш отец, возможно, захочет видеть вас снова. И щедро заплатит за такую возможность.

Ивар встал. С хрустом потянулся. Медленно заложил руки за спину; сверху вниз глянул на сидящего Барракуду:

– Вы просто бандиты. Сумасшедшие бандиты. Вы…

– Фанатики, сектанты и сепаратисты, – добавил Барракуда скороговоркой.

– Да, – кивнул Ивар. – Но прежде всего вы – дураки. Потому что как только отец узнает, где мы… И как вы с нами обращаетесь… Так вот, когда он узнает…

Горячая волна крови залила ему лицо и уши. Мурашки по спине, счастливые мурашки: вот отец у пульта, вот он поворачивает лицо… Он уже все знает, и глаза у него зловеще сужаются, и взгляда его не выдержать никому… Достаточно отдать приказ, только один приказ…

– Он сотрет вас в пыль, – сказал Ивар буднично и сел. – Больше у меня нет охоты с вами разговаривать. Убирайтесь.

Большеротый как-то странно, ненатурально хохотнул:

– Барракуда… Этот мальчик очень-очень…

Тот повернул в его сторону тяжелую голову:

– Что?

– …Далеко пойдет, – усмехнулся Генерал.

– Я слышал, – Барракуда поднялся, – что именно таких мальчиков больше всего любят отцы… Да?

Последний вопрос был обращен к Ивару; тот демонстративно отвернулся.

– Хорошо, – кивнул Барракуда, – мы уходим… Предстоит связаться с твоим папой. Вас с братом позовут на связь, как живое доказательство.

У Ивара бешено заколотилось сердце. Большеротый открыл дверь; в проеме Барракуда обернулся:

– Сейчас к тебе явится врач… Это ненадолго.

И уже из коридора:

– Думаю, все будет хорошо, твой отец поведет себя, как надо, и ты скоро вернешься домой… Не бойся.

Дверь захлопнулась.

Гордо вскинув подбородок, он какое-то время смотрел им вслед, и губы его кривились в презрительной усмешке: надо же, «Не бойся!»

Потом он раз или два прошелся по комнате, то и дело утыкаясь носом в бежевые стены; невероятное дело, он почти развеселился!

Теперь отец уж точно не спросит, зачем в нарушение всех запретов непутевые сыновья его отправились на этот грязно-желтый шарик. Теперь они пострадавшие, заложники; теперь, освободив их – измученных, но не уронивших чести – из рук бандитов, отец положит руку на затылок Сани, а Ивара прижмет к плечу, так, что царапнет щеку золотой эполет…

Ивар улыбнулся и потрогал щеку в том месте, где уже приятно саднила воображаемая царапина. Потянулся и сел, снова подобрав под себя ноги. Оставалось только ждать.

Зачем они все-таки разлучили их с братом? Решили запугать, запутать по одному? Просчитались… Где все-таки Саня, о чем он сейчас думает?

Кто-то прошел по коридору. Мягкие, приглушенные шаги. Вслушиваясь, Ивар невольно напрягся; подошел к двери, машинально, сам того не желая, дернул ручку.

Никто не имеет права запирать человека, лишая его свободы. Так поступают только с преступниками… И скоро взаперти окажется Барракуда вместе с прихвостнями…

А-а, так вот где он видел его лицо! На экране в новостях, «опасный преступник»… Только на телепортрете он был моложе. Вот оно как, пропавшие шлюпки, пропавшие люди…

Сколько их может быть в поселке? Пять, десять, сто? А, сколько бы ни было…

Кстати, при чем тут врач? Он совершенно здоров… «Это ненадолго»… Что – ненадолго? Зачем?

Снова шаги в коридоре – тяжелые, грузные. Снова озноб по спине – постыдный озноб… Да, он пленник. Нет, никто ничего с ним не сделает, потому что он – сын Командора, при имени которого трепещет…

А если авария?! Если катастрофа, пожар, о нем все забудут, а он заперт?!

Он затравленно огляделся.

…Темница – угрюмый каменный мешок, и низко нависает сырой, покрытый плесенью потолок. Мутный свет с трудом пробивается сквозь узкую щель – окно похоже на нору, продолбленную в толще стены, и нора эта все сужается, чтобы упереться наконец в решетку, частую, как паутина сытого паука…

Узник полулежит, привалившись к стене. Холодно. Холодная громада замка с темницами, где веками умирали в муках поверженные враги; холодные змеи цепей, ледяными браслетами охвативших запястья.

Ржавый скрежет дверных петель…

…Ивар отшатнулся:

– Что вам надо?!

Посреди комнаты стояла женщина – достаточно молодая, сухощавая, с желтоватым нервным лицом; ее одежда, очень свободная, слишком свободная с точки зрения любой горожанки, падала широкими складками и почти касалась пола. То, что Ивар поначалу принял за черную шапочку, было на самом деле спиралью из очень длинных, особым образом скрученных волос; в волосах посверкивал камень. Одинокий, белый; опять камень, подумал Ивар мрачно. Если телефон – то что она, всякий раз его из прически выдергивает?!