Марина Дяченко - Фэнтези или научная фантастика? (сборник)

– Что такое Помутнение? – спросил Ивар.

Барракуда чуть заметно шевельнул губами:

– Движение… песков… Вибрация… Проклятие… запрещенного объекта «Пустыня»…

– Это… часто?

– Редко… Так сильно – почти никогда. И сводки не было, черт, черт!.. Не было сводки…

За углом коридора плакала девушка. Навзрыд. Почти девчонка.

– Зачем же вы поселились в проклятом месте?

Барракуда вскинул брови:

– А все другие места Город застолбил задолго до твоего рождения… И моего, кстати, тоже…

Вздрогнул пол под подошвами бегущих людей.

– Время… – прошептал Барракуда.

– Пятьдесят пять тридцать одна…

– Барракуда! – коротко стриженая женщина опустилась рядом, нет, скорее упала, сбивая в кровь колени, – Барракуда… Зеленки!..

Он подтолкнул ей навстречу опустевшую сумку. Женщина запустила в нее руку – и лицо ее сделалось смертельно обиженным:

– Где же?!

– Все, – сказал Барракуда. – Еще у Генерала, у Друвича, в контейнере…

– Нет ни у кого! Все!

– И в контейнере?!

Некоторое время Барракуда и женщина в упор смотрели друг на друга, и Ивар почувствовал, как из пустоты между ними рождается новый, пока непонятный ему страх.

– Кто? – медленно спросил Барракуда.

– Тимор… – выдохнула женщина.

Это был молчаливый парень, приносивший Ивару еду. Сейчас он кричал, и четверо мужчин прижимали его к полу, и Милица пыталась удержать на коленях мотающуюся голову с бесформенным, расплывшимся в вопле ртом.

Люди метались. Ивар просто стоял и смотрел.

Он сразу понял, что ампулы не будет. Что-то твердил Генерал, плакала коротко стриженая женщина, а парень по имени Тимор смотрел и смотрел в глаза своему ужасу. Из черного разинутого рта струйкой бежала красная слюна, а вырывающиеся из горла звуки все меньше походили на человеческий крик.

– Барракуда… Сделай… Зеленки… Найди… Сделай…

Чего они хотят от него, искренне удивился Ивар. Нет у него ампулы, нет никакой «зеленки»… Надо же, бардак какой, знали, что Помутнения возможны – и не запаслись лекарством… Отец – он бы все предусмотрел…

Тимор посинел. Из закатившихся глаз его текли слезы. Хронометр тонко запищал – шестьдесят одна минута. Истек срок… какой-то важный срок.

Теперь они все сидели над распростертым агонизирующим телом. Чьи-то ладони лежали на впалых щеках, на лбу, на вздувшейся шее; Тимор не слышал и не чувствовал. Последним видением в его жизни было нечто, от чего глаза его сделались белыми, как два алебастровых шарика.

Запертый в комнате с ободранной обшивкой, он слышал, как содрогнулся пол – три капсулы, три фонарика, последний путь.

Тогда, возле страшного трупа, оставшегося от серьезного парня по имени Тимор, Ивар поймал на себе взгляд. Взгляд брошен был в расчете, что Ивар не заметит его; он, однако, заметил.

Сейчас, глядя в разинутый рот надорванной обшивки, Ивар с удивлением подумал, что еще неделю назад ему и в голову не могла прийти та мысль, которая ворочалась сейчас на дне сознания; мысль рождена была взглядом, спровоцирована взглядом – однако теперь Ивар решил, что, не будь взгляда, она явилась бы все равно.

Для спасения Тимора не хватило одной зеленой ампулы; именно эта единственная ампула досталась Ивару.

Почему не было сводки-предупреждения? Ну ладно, пусть драгоценная «зеленка» хранится в контейнере, при температуре, близкой к абсолютному нулю – но почему же готовой партии не хватает на всех?! Или они в суматохе раздавили парочку ценных ампул, и тогда лекарство, потраченное на Ивара, не имеет столь рокового значения, и он все выдумал, и взгляд этот тайный – выдумал тоже… И почему кто-то ухитрился противостоять напасти и добраться до «зеленки» – Барракуда в первых рядах – а кто-то не успел?..

Вопросы представлялись Ивару почему-то в виде блеклых лохмотьев, развешенных в стороне от главного; как бы то ни было, но Тимор умер в мучениях, а он, Ивар, жив.

Его вытащили первым. Барракуда пришел и вытащил его из кошмара, первым, раньше Генерала, раньше всех самых преданных и нужных ему людей, не рассчитывая, хватит ли ампул…

А может быть, рассчитывая. Очень хорошо и тщательно рассчитывая: товар, последний шанс. А не шанс, так месть: «С первым крейсером в нашем небе я убью этого мальчика… на глазах отца»…

…И жрецы уже соорудили жертвенный стол, и до слуха будущей жертвы доносятся песнопения, предваряющие священный акт. Душат сладким запахом цветочные гирлянды, увивающие и голову, и плечи, и стянутые за спиной руки… А в центре ритуального круга из маленьких костров ждет своего часа орудие – светлое лезвие, похожее на ущербную луну: острие умащено розовым маслом, и на любовно отполированных боках пляшет отблеск огня…

Но неужели Белый Рыцарь НИКОГДА не вернется?!

– …У меня нет времени, Ивар, – сказал Барракуда. – Нет времени на разговоры… Ни минуты. Прости.

Ивар смотрел на его палец, туго спеленутый лентой пластыря. Барракуда стоял в дверях, не собираясь даже переступать порога:

– Ладно, о чем ты хотел спросить?

Ивар отвернулся. Язык не поворачивается: «Вы спасли меня, чтобы поэффектнее убить?»

– Ну же, у меня нету ни…

– Неужели вы ее любите? За что ее можно любить?

Ивар успел удивиться своему вопросу. Голос его казался почти обиженным:

– За что? За что любит ее мой отец? Она колдунья?

Барракуда сделал шаг вперед. Потом еще шаг, и дверь закрылась за его спиной.

– Не думаю, – сказал он медленно. – Вряд ли она колдунья… И вряд ли я люблю ее, Ивар.

Ивар мысленно поблагодарил его. В такой ситуации любой взрослый вправе недоуменно вскинуть брови: «Кто? О ком речь?»

– Она… – Барракуда болезненно поморщился. – Я не могу тебе объяснить. Не потому что не хочу – не умею… И это жаль, потому что в нашей с тобой судьбе она сыграет… значительную роль.

Слова были произнесены негромко и буднично – но Ивар ощутил приступ холодной тоски. Ему расхотелось говорить; подтянув колени к подбородку, он прикрыл глаза – в ожидании, что Барракуда уйдет.

– Ты хочешь спросить меня, что будет завтра, – донеслось до него сквозь темноту опущенных век.

– Да, – вяло отозвался Ивар. – Вы спасли меня, чтобы было кого убивать.

– Говори мне «ты»…

– Ты спас меня, чтобы было кого убивать.

– Я спас тебя, потому что хочу, чтобы ты жил.

– Но твои тигарды тебе важнее.

– Да… И я мог бы сказать тебе: «Что ты, Ивар. Я ни за что на свете не убью тебя. У меня рука не поднимется на ребенка»… Я хотел тебе так и сказать. Но вот не хочу… врать не хочу. Ты бы все равно почувствовал, и было бы хуже.

Ивар открыл глаза. Круглые плошки Барракуды смотрели в упор.

– Так ты убьешь?..

На запястье Барракуды запищал браслет; нахмурившись, он придавил зеленый огонек и погасил его.