Лоис Буджолд - Танец отражений

– Фрэмингем! – Куинн подплыла к нему и ухватила за щиколотку. – Фрэмингем! Где к чертовой матери криокамера, которую сопровождал Норвуд?

Тот опустил глаза, помрачнев. – Но вы же сказали, что она у вас , капитан.

– Что?!

– Вы сказали, что Филиппи у вас . – Его губы растянулись в гримасе ярости. – Черт побери, если мы оставили ее там, я …

– Да, Филиппи у нас, но она… она была уже не в криокамере. Камеру должен был вам привезти Норвуд. Норвуд с Тонкином.

– С ними не было камеры, когда мой спасательный отряд их вытащил. Мы подобрали их обоих, вернее, что от них осталось. Норвуд убит. Ему попала в глаз одна из этих долбанных разрывных иглогранат. Голову разнесло на куски. Но я не бросил его тело – оно здесь, в мешке.

Командирский шлем притягивает огонь, о да, я это знал… Неудивительно, что Куинн не могла пробиться к каналу его шлема.

– Криокамера, Фрэмингем! – В голосе Куинн была такая черная тоска, какой Марк не слышал до сих пор.

– Я не видел никакой чертовой криокамеры, Куинн! У Норвуда с Тонкиным ее не было, когда мы до них добрались. Что такого важного, мать его так, было в этой криокамере, если там даже не было Филиппи?

Куинн выпустила его лодыжку и повисла в воздухе, свернувшись в тугой комок, поджав руки и ноги. Глаза ее были огромными и темными. Она не дала вырваться наружу потоку неадекватных и гадких ругательств, стиснув зубы так крепко, что десны побелели. Лицо Торна цветом напоминало мел.

– Торн, – произнесла Куинн, как только снова смогла говорить, – Найди мне по комму Елену. Я хочу, чтобы на обоих кораблях ввели полный режим секретности и радиомолчания, начиная с этой секунды . Никаких отпусков, никаких увольнительных, никакой связи со станцией Фелл или с кем-либо еще, кого я лично не проверю. Скажи ей, что мне здесь нужен лейтенант Харт с «Ариэля». Я хочу видеть их обоих одновременно, и лично, а не по каналу комма. Давай.

Торн кивнул, перевернулся в воздухе и метнулся в пилотский отсек.

– Что такое? – вопросил сержант Фрэмингем.

Куинн сделала глубокий, медленный вздох. – Фрэмингем, мы оставили внизу адмирала.

– Ты что, с ума сошла, вот же он… – Палец Фрэмингема уперся в Марка, но не дошел до него. Рука сжалась в кулак. – О! – Он понял. – Это клон.

Глаза Куинн горели; Марк чувствовал, как этот взгляд сверлит его затылок, словно лазерная дрель. – Может и нет, – тяжело произнесла Куинн. – И уж дому Бхарапутра эти подробности знать не обязательно.

– Да? – Фрэмингем сощурил глаза, размышляя.

«Нет!» – мысленно завопил Марк. Беззвучно. Совершенно беззвучно.

Назад Вперед

Это было все равно что оказаться в ловушке в запертой комнате с полудюжиной мучимых похмельем серийных убийц. Марк слышал дыхание каждого из рассевшихся вокруг офицерского стола для совещаний. Они собрались в конференц-зале рядом с главной тактической рубкой «Сапсана». Изо всех присутствующих дыхание Куинн было самым легким и частым, Тауры – самым глубоким и угрожающим. Лишь Елена Ботари-Джезек на капитанском месте во главе стола и лейтенант Харт по правую руку от нее выглядели по-корабельному чисто и опрятно. Остальные явились как были после десантной операции, помятые и пропахшие черт знает чем: Таура, сержант Фрэмингем, лейтенант Кимура, Куинн слева от Ботари-Джезек. И, конечно, он сам, одиноко устроившийся на дальнем конце длинного стола.

Капитан Ботари-Джезек нахмурилась и без слов пустила по кругу пузырек с таблетками болеутоляющего. Сержант Таура взяла себе шесть. Отказался один лейтенант Кимура. Таура передала таблетки через стол Фрэмингему, и не подумав предложить их Марку. Он тянулся к этим таблеткам, как томимый жаждой тянется к стакану воды, выливаемому в песок пустыни и поглощаемому им без следа. Бутылочка обошла стол и исчезла в капитанском кармане. Глаза Марка пульсировали в орбитах, а затылок стянуло словно высыхающую сыромятную кожу.

Заговорила Ботари-Джезек. – Мы собрали это неотложное совещание, чтобы разобраться всего с двумя вопросами, и как можно быстрее. Что, черт возьми, произошло, и что нам делать дальше? Записи со шлемов уже на пути сюда?

– Да, мэм, – ответил сержант Фрэмингем. – Их принесет капрал Абромов.

– К несчастью, мы потеряли те записи, которые имеют к происходившему самое непосредственное отношение. Так, Фрэмингем?

– Боюсь что так, мэм. Полагаю, они впечатались в стену где-то во владениях Бхарапутры, вместе с остатками шлема Норвуда. Чертовы гранаты.

– Проклятие! – Куинн сгорбилась в кресле.

Дверь конференц-зала скользнула в сторону, и рысцой вбежал капрал Абромов. Он нес стопку из четырех небольших, прозрачных пластиковых лотков, помеченных «Зеленый отряд», «Желтый отряд», «Оранжевый отряд» и «Синий отряд». На каждом лотке лежал ряд из десяти-шестнадцати крошечных пуговичек. Записывающие устройства шлемов. Личные записи всех десантников за последние часы, отслеживающие каждое движение, каждое сердцебиение, каждое сканирование, выстрел, попадание и разговор по связи. События, происходившие слишком быстро, чтобы осознать их в реальном времени, можно было замедлить, проанализировать, разобрать на кусочки, выявить ошибки в порядке действий и исправить их – в следующий раз.

Абромов откозырял и передал лотки в руки капитана Ботари-Джезек. «Спасибо, можете идти», ответила она и отдала лотки капитану Куинн, а уже та вставила их в приемное устройство компьютера-симулятора и выгрузила данные. Плюс наложила на этот файл код высокой секретности. Ее ободранные пальцы метались над панелью управления видео.

Над поверхностью стола сформировалась уже знакомая призрачная трехмерная голокарта медкомплекса Бхарапутры. – Я перескочу непосредственно к тому моменту, когда мы были атакованы в туннеле, – сказала Куинн. – Вот мы: Синий отряд, часть Зеленого… – Клубок спагетти из синих и зеленых светящихся линий возник в самой глубине туманного здания. – Тонкин – это Номер Шесть Синего отряда, и он сохраняет свой шлем и далее. – Она сделала след Тонкина на карте желтым, для контраста. – У Норвуда пока что Номер Десять Синего отряда. На Марке… – она поджала губы, – шлем Номер Один. – Этого следа, разумеется, недоставало. Она подсветила след десятого номера, Норвуда, розовым. – В какой точке вы с Норвудом обменялись шлемами, Марк? – Задавая этот вопрос, она на него не взглянула.

Пожалуйста, отпустите меня. Он был уверен, что болен: его до сих пор трясло. Какой-то мелкий мускул на загривке сводило спазмом, крошечными подергиваниями, пробивавшимися сквозь общий фон боли. – Мы спустились до конца вот этой лифтовой шахты, – вместо голоса у него вышел сухой шепот. – Затем… когда шлем Десять возвращается наверх, он уже на мне. Норвуд и Тонкин пошли дальше вместе, тогда я их и видел в последний раз.