Лоис Буджолд - Танец отражений

– Куинни уже стерла себе до крови пальцы, царапаясь в дверь, – заметила Ботари-Джезек. – Даже Иллиан не сумеет ее дольше удержать, если СБ вскоре не добьется результатов.

– А меня Иллиан удержать не попытается? – испугался Марк.

– Не будь я нужна Эйрелу, я бы отправилась сама, – ответила графиня. – И чертовски уверена, что остановить себя я бы Иллиану не позволила. А ты – мой уполномоченный. СБ займусь я.

Марк был готов поклясться, что с нее станется. – Дендарийцы, о которых я думаю, кровно заинтересованы, но… я предвижу проблемы: как заставить их следовать моими приказам. Кто будет командовать этой маленькой тайной экспедицией?

– Есть золотое правило, мой мальчик. У кого золото, тот устанавливает правила. Корабль будет твоим. Выбор попутчиков будет за тобой. Если они захотят, чтобы ты их взял, они должны будут пойти на сотрудничество.

– Оно продлится до первого скачка. А потом Куинн запрет меня в чулане.

Графиня невольно фыркнула от смеха. – Хм. В этом и дело. – Она откинулась на спинку своего вращающегося кресла, сплела пальцы и минуту-другую сидела с полузакрытыми глазами. Потом широко их распахнула. – Елена, – обратилась она. – Ты присягнешь лорду Форкосигану? – Правая рука ее махнула в сторону Марка.

– Я уже давала клятву лорду Форкосигану, – сухо отозвалась Елена. Подразумевая – «Майлзу».

Серые глаза посуровели. – Смерть освобождает от любых обетов. – А затем вспыхнули: – Система форов никогда особо не справлялась с хитрой подачей, которую подкидывала ей галактическая технология. Знаешь, не думаю, что существует решение относительно статуса устной присяги, один из субъектов которой находится в криостазисе. В конце концов, слово не может быть твоим дыханием, если ты вообще не дышишь. Мы просто должны будем установить собственный прецедент.

Елена прошагала к окну и невидяще уставилась в него. Отражающийся в стекле свет ламп скрывал какой бы то ни было ночной вид за окном. Наконец, она решительно развернулась на месте, опустилась перед Марком на колени и подняла сложенные ладони. Марк машинально заключил ее руки в свои.

– Милорд, – произнесла она, – клянусь вам в повиновении как ваша подданная.

– Гм… – протянул Марк. – Гм… думаю, мне может потребоваться большее. Попробуем так. «Я, Елена Ботари-Джезек, свидетельствую в том, что я – полноправная подданная округа Форкосиганов. Сим я поступаю на службу под начало лорда Марка Пьера Форкосигана как простой оруженосец – оруженосица, – и буду считать его своим сеньором и командиром до тех пор, пока его или моя смерть не разрешит меня от этой клятвы.»

Потрясенная Ботари-Джезек уставилась на него снизу вверх. Если честно, не особо-то вверх. – Ты не можешь сделать этого! Или можешь?

– Ну, – произнесла графиня, с сияющими глазами наблюдавшая эту сцену, – на самом деле нет закона, гласящего, что графский наследник не может взять в оруженосцы женщину. Просто этого никогда не делалось. Традиция , знаешь ли.

Елена с графиней обменялись долгим взглядом. Неуверенно, словно под гипнозом, Ботари-Джезек повторила клятву.

Марк заговорил: – Я, лорд Марк Пьер Форкосиган, вассал секундус императора Грегора Форбарры, принимаю твою клятву и обещаю тебе свое покровительство как сеньор и командир; даю в том свое слово Форкосигана. – Он замолчал. – Вообще-то, – обернулся он к графине, – я еще сам не приносил присяги Грегору. Раз не было этой присяги, не лишает ли это законной силы эту?

– Это детали, – отмахнулась графиня. – Детали ты сможешь проработать позже.

Ботари-Джезек снова встала. Она глядела сейчас на Марка, как могла бы глядеть женщина, просыпающаяся утром с похмелья в постели рядом с незнакомцем, которого она не помнит по прошлому вечеру. Она потерла тыльную сторону кисти – там, где Марк касался ее кожи.

Власть. Так сколько же именно форской власти дала ему этот мелкая хитрость? «Сколько позволит Ботари-Джезек», решил Марк, глядя на ее атлетичное сложение и умное лицо. Опасность злоупотребить своим положением ему не грозит – Елена не позволит. Неуверенность на ее лице уступила тайной, вспыхнувшей в глазах радости.

Да. Это был верный шаг . И сомнений нет, насколько он угодил графине, откровенно улыбавшейся своему сыну – ниспровергателю традиций.

– Теперь, – сказала графиня, – сколько у нас времени на сборы? Как скоро мы будем готовы к путешествию?

– Немедленно, – отозвалась Ботари-Джезек.

– В вашем распоряжении, мэм, – отрапортовал Марк. – У меня такое чувство… нет, поймите, экстрасенорика тут не при чем. И даже не нетепение. Всего лишь логика. Но я считаю, что мы можем не уложиться по времени.

– Как это так? – спросила Ботари-Джезек. – Нет ничего статичнее криостазиса. Верно, мы все с ума сходим от неопределенности, но это наши проблемы. У Майлза времени больше, чем у нас.

Марк покачал головой. – Если бы замороженное тело Майлза попало в руки друзей или хотя бы нейтралов, они уже откликнулись бы на распущенные нами слухи о вознаграждении. Но если… кто-то… захотел его оживить, то ему пришлось бы сперва провести предварительную подготовку. Мы все сейчас прекрасно понимаем, сколько требуется времени, чтобы вырастить органы для пересадки.

Графиня сухо кивнула.

– Если там, куда Майлз попал – где бы это ни было, – его запланировали на операцию вскоре после получения тела, то сейчас они могут быть почти готовы его оживлять.

– Они могут все испортить, – забеспокоилась графиня. – Могут быть недостаточно аккуратны. – Она забарабанила пальцами по изящной перламутровой инкрустации.

– Я не согласна, – возразила Ботари-Джезек. – Зачем это врагам брать на себя труд оживлять его? Что за участь может быть хуже смерти?

– Не знаю, – вздохнул Марк. – «Но если такая существует, то готов держать пари: джексонианцы могут ее устроить.»

С дыханием пришла боль.

Он лежал на больничной койке. Это он понял, еще не открыв глаза: по неудобству, ознобу и запаху. Все казалось правильным. Смутно, хоть и неприятно, знакомым. Он заморгал и обнаружил, что веки у него слиплись. От какого-то пахучей, полупрозрачной медицинской жижи. Как будто он пытался смотреть сквозь заляпанное жиром оконное стекло. Он поморгал еще и сумел хоть как-то сфокусировать взгляд, однако был вынужден прекратить, потому что от усилия сбилось дыхание.

С дыханием было что-то ужасно не так – мучительная одышка совсем не давала воздуха. И еще этот свист. Попытавшись сглотнуть, он понял, что свист издает пластиковая трубка, уходящая ему в горло. Губы были сухими и потрескавшимися; заткнувшая рот трубка мешала их облизнуть. Он попытался пошевелиться. Тело отозвалось острой и резкой болью, пронзившей каждую косточку. Трубки тянулись к его рукам – или от рук? И к ушам. И к носу?