Лоис Буджолд - Ученик воина

– А ты зачем?

– Я никогда такого не видел. И вообще, она заплатила по моим счетам. Это мой долг как командира.

– Ну, значит и мой тоже. Я целую неделю работала вместе с ней.

Медтехник размотала временные повязки. Кожа, нос, уши, губы – ничего не осталось; подкожный жир испарился, обожженные глазные яблоки побелели, скальп сгорел. Элли пыталась что-то сказать, издавая бессмысленное бормотание. Майлз напомнил себе, что ее болевые рецепторы заблокированы – и, резко отвернувшись, украдкой прижал ладонь к губам и с трудом сглотнул.

– Полагаю, нам здесь оставаться не нужно. Реально мы ничем не можем помочь. – Он поднял взгляд на лицо Елены, бледное, но спокойное. – До каких пор ты собираешься смотреть? – прошептал Майлз и добавил, уже про себя: «Бога ради, на ее месте могла быть ты, Елена…»

– Пока они не закончат, – тихо ответила она. – Пока я больше не стану ощущать ее боль, глядя на это. Пока не ожесточусь, как настоящий солдат – как мой отец. Если я сумею не давать себе почувствовать боль друга, то уж точно смогу сделать это с врагом…

В бессознательном отрицании Майлз покачал головой: – Слушай, мы можем продолжить этот разговор в коридоре?

Она нахмурилась, потом поглядела на его лицо, поджала губы и без дальнейших возражений последовала за ним. В коридоре он привалился к стене, сглатывая слюну и тяжело дыша.

– Может, принести тазик? – предложила Елена.

– Нет. Через минуту я буду в порядке. – Надеюсь. Минута прошла, и ему удалось не опозориться. – Женщинам не место на поле боя. – выдавил он наконец.

– А почему нет? – спросила Елена. – Почему все это, – дернула она головой в сторону лазарета, – ужасней для женщины, чем для мужчины?

– Не знаю. – Майлз попытался нащупать ответ. – Твой отец однажды сказал: если женщина надевает военную форму, она сама напрашивается, и ты должен в нее стрелять без всяких колебаний: именно в таком странном аспекте он видит равноправие полов. А все мои инстинкты подсказывают, что я должен кинуть перед ней в грязь свой плащ, а не сносить ей голову. И это меня сбивает с толку.

– Честь всегда там же, где риск, – возразила Елена. – Отвергни риск – и отвергнешь честь. Я всегда думала, что ты – единственный из знакомых мне барраярских мужчин, признающий, что честь женщины – не только то, что находится у нее между ног.

– Конечно, честь солдата – исполнить его патриотический долг…

– Или ее долг!

– Хорошо, или ее долг… но все вот это – не служба императору! Мы здесь ради десяти-процентной прибыли для Тава Калхуна. Ну или, в любом случае, мы здесь за этим оказались.

Он собрался, готовясь продолжить свой обход – и остановился. – Что ты там, в лазарете, говорила насчет «ожесточиться»?

Она вздернула подбородок. – Да. И что?

– Моя мать тоже была настоящим солдатом. И я не думаю, что она когда-нибудь отказывалась ощущать чужую боль. Даже боль врага.

После этих слов оба надолго замолчали.

Офицерское совещание для выработки плана на случай контратаки оказалось не таким сложным, как боялся Майлз. Они заняли конференц-зал, раньше принадлежавший заводскому начальству. Захватывающая дух панорама за иллюминаторами демонстрировала весь комплекс в целом. С недовольным ворчанием Майлз уселся к этой картине спиной.

Он быстро и легко привык к роли арбитра, управляя потоком идей и в то же время скрывая, что ему самому недостает точной информации. Скрестив руки на груди, он произносил «угу», «гм», и лишь очень изредка – «помоги нам бог», потому что при этих словах Елена чуть не подавилась. Все остальное делали Торн с Осоном, Даум и Джезек, а также трое освобожденных из плена фелицианских младших офицеров, не проходивших через процедуру выкачивания мозгов. Хотя Майлз и обнаружил, что ему приходится мягко уводить обсуждение от идей, слишком схожих с теми, которые, как только что было продемонстрировано, на пеллианах не сработали.

– Нам здорово помогло бы, если бы вы, майор Даум, смогли связаться со вашим командованием, – подвел Майлз итог совещания, размышляя: «Бога ради, как это можно потерять целое государство?» – Как последнее средство: может, какой-то доброволец на одном из станционных катеров проберется вниз, на планету, и сообщит им, что мы здесь, а?

– Мы приложим все усилия, сэр, – пообещал Даум.

Какая-то восторженная душа подыскала Майлзу апартаменты в самой роскошной части комплекса, которая ранее, как и элегантный конференц-зал, была отведена для самого главного начальства. К несчастью, в последние несколько недель соответствующие службы явно не имели возможности следить за порядком. Майлз пробрался среди культурных наслоений, оставленных недавно расквартированным в этих президентских апартаментах пеллианином и прикрывающих еще один слой, принадлежащий впоследствии выселенному фелицианину. Разбросанная одежда, пустые обертки из-под пайков, диски с данными, недопитые бутылки – и все это как следует перемешалось из за того, что во время атаки то включалась, то выключалась искусственная гравитация. На дисках, как оказалось, были записаны лишь бойцовские шоу. Никаких секретных документов, ничего выдающегося с точки зрения разведки.

Майлз готов был поклясться, что разноцветные пушистые островки плесени, выросшие на стенах ванной комнаты, двигаются, когда он не смотрит на них в упор. Может, это было результатом переутомления. Он поостерегся касаться их, пока принимал душ, а выходя, включил ультрафиолетовые светильники на максимум и плотно закрыл дверь. «Последний раз ты попросил сержанта остаться на ночь из-за того, что в гардеробе живут Твари, когда тебе было четыре», – твердо напомнил себе Майлз. Умирая от желания заснуть, он вполз в чистую пижаму, которую захватил с собой.

Кровать представляла собой пузырь антигравитации, подогреваемый инфракрасным излучением до температуры материнской утробы. Секс в невесомости, как слышал Майлз, был одним из главных удовольствий космического путешествия. Десять минут попыток расслабиться в этом пузыре привели Майлза к убеждению, что он бы удовольствия от такого получить не смог – хотя, когда температура поднялась, то пятна и распространившееся по комнате амбрэ навели его на мысль, что это пытались сделать как минимум трое, причем недавно. Он поспешно оттуда выполз и сидел на полу до тех пор, пока его желудок не прекратил свои попытки вывернуться наизнанку. Для добычи победителя это уж слишком.

Из иллюминатора открывался великолепный вид на смятый, зияющий дырами корпус РГ-132. Время от времени внутренне давление заставляло один зверски скрученный кусок металла отцепиться от другого, и он отламывался, вызывая самопроизвольное шевеление остальных обломков, усеявших корабль, подобно перхоти. Какое-то время Майлз это созерцал, затем решил пойти посмотреть, не осталось ли у сержанта во фляжке еще виски.