В Бирюк - Гоньба [СИ]

— А кто среди мономашичей по родству старший?

— Дык… этот… выкидыш. Мачечич.

— Ну и давай его сюда. Бармы великокняжеские таскать.

Боголюбский незамедлительно рявкнул в ответ на такое непотребство.

Что Мачечич сдаст своих союзников — было понятно сразу. Ситуация напряглась — смоленские произвели зачистку? Чтобы не получить «нож в спину» от собственноручно сделанного государя.

Вот этот персонаж будет нашим Великим Князем. По «Закону Русскому».

«Жизнь многих людей в России была бы невыносима, если бы не повсеместное неисполнение закона».

Повторяюсь? — А жо поделаешь? Правда же.

Закон на Руси не есть абсолют с автоматом. Многое зависит от репутации, личности, происхождения, численности войск, толщины кошелька… Но — должно быть «пристойно», «в рамках».

Мачечич — имеет право. Но не может. Талантов — нет, сил — не приобрёл, репутацию «доброго князя» — утратил. Это все понимают, отчего начинается типично русский конфликт: закон против смысла.

— Почему проехали на красный свет?

— Так не было же никого! Смысл-то стоять — какой?

Ещё один фактор, сильно влияющий на кандидатуру в общерусские государи — население столицы.

Понятно, что жителей Подола — никто спрашивать не будет:

— Чего это? Там людишки подлые обретаются.

В Киеве — две сотни боярских семей. С их слугами и клиентами. Митрополичий двор и монастыри. Серьёзные купцы, свои и иноземные.

«Киевляне» — две сотни семей «олигархов» и примкнувшие к ним — всегда против сильного князя.

Единственное исключение — призывание Мономаха. Единственная причина — народ.

Как бы не пытался монах-летописец обосновать народное возмущение происками «жидов-нехристей которые Христа продали и ныне с православных три шкуры дерут», но «еврейский» погром в Киеве мгновенно перешёл в погром «боярский». Народ вполне понимал, откуда «ноги растут». И куда «денюжки текут». Вбивая их, людей русских, в нищету, в холопы.

«В кредитовании не трудно дать денег, трудно их вернуть».

Боярские «славные витязи» являлись «коллекторами», вымогателями, взыскивающими «плохие кредиты».

Били бы киевляне иноземцев-иноверцев — нужды звать Переяславльского князя не было. Тем более, Мономаху великокняжеский стол — не «по лествице». С очевидным следствием — новой династической усобицей. С новой войной, в которой вятшим придётся принимать участие. Но когда свои же «сограждане» пришли с Подола на Гору, когда твоё родовое гнездо боярское полыхает весело, когда майно, поколениями копленное, дымом уходит… И ведь от своих-то, от «людей меньших» — не оборониться, не спрятаться.

Киевская господа довольно спокойно воспринимала приход чужаков: волынцев или суздальцев, смоленцев или черниговцев. Но свой народ… смерть неминучая.

Тут-то и потребовались и дружина Переяславльская, и умище Мономахово.

Полвека прошло, киевская господа память о тех делах утратила. Они и «сами с усами». Так и будут жить. Пока не придёт Батый. И не оторвёт «усы». Вместе с головами.

Не нужен им сильный князь. Господа — против. Против любого. Против Долгорукого, против Ростика, против Боголюбского… Против него — особенно. Потому что он ещё и «правдоруб». Ищет «правду» и рубит виновных. Куда более последователен в этом занятии, чем Долгорукий, куда менее дипломатичен, чем Ростик.

Придёт. Найдёт. Казнит.

Святорусский вариант «veni, vidi, vici».

Поднимет все дела, все измены и крамолы, которые творились в Киеве последние десятилетия. Взыщет, не взирая на лица и выгоды. Бешеный.

Другой оттенок — «Мономахова тренога».

Мономах утверждал свои решения тройственным согласием: горожан, дружины и «чёрных клобуков».

Между «чёрными клобуками» на Роси — торками, берендеями, печенегами и «белыми клобуками» — степными половцами — кровная вражда. Столетие войн. У Долгорукого — первая жена половчанка, Аеповна. Его старшие сыновья — полуполовцы. Множество «настоящих» половцев служит им. Не по найму, хотя им, конечно, платят. А — «по праву родства». Активно участвуют в походах против других русских князей.

Пустить Юрьевичей в Киев — приставить «чёрным клобукам» на Роси нож в спину.

Видимо, после вокняжения Боголюбского в Киеве и случиться (в РИ) исход берендеев с Роси на Волынь, отмеченный там рядом топонимов типа «Берендеево болото».

Киев против Юрия и Юрьевичей — всегда. Рось — аналогично. От «Мономаховой треноги» остаётся одна «ножка» — княжеская дружина. Уже не «табуретка», а «жёрдочка». Чем это заканчивается — показала ночная резня в Раю. Когда, после убийства Долгорукого, киевляне вырезали суздальских вместе с их семьями.

Управлять Киевом «по-княжески», «от дружины» — как самому на кол лезть.

Боголюбский это понимает. Поэтому очень не хочет идти туда. В «кубло гадючее». Где и нож под ребро сунут, и чашу с ядом поднесут. Где будет масса льстивых, приторных, липких… людей. Которые поднабрались хитростей и подлостей у византийцев, у «гречников», которых он так не любит. Которые в этих обманах, интригах, недомолвках — живут и процветают. А он, который умнее, храбрее их всех — запутается в словесах лживых, как в тенетах паучиных.

С ним — Покров Богородицы! С ним — правда и праведность! Но ведь обойдут же! Обманут, отведут глаза, зальют уши…

— Не хочу! Не пойду! Пусть этот… Мачечич правит! Пресвятая Богородица! Ведь кубло же! Ведь всякая гниль, всякая гадость туда со всей Руси бежит! Дятел хоть как-то их укорачивал. У меня столько терпения нет! Не могу! Смотреть в их гляделки бесстыжие, речи их льстивые слушать… А они людей наших, семьи их — в Раю в куски рвали хохоча…!

— Что не хочешь — хорошо. Но — надо. Сходишь — вернёшься. Сюда. «Не место красит человека, а — человек место». Слышал? — Мудрость народная. Стол великокняжеский там, где Великий Князь. А не где дерева повапленные.

Андрей ошарашено уставился на меня.

«Так не бывает!». Великий Князь — всегда Киевский! Спокон веку! Опять Ванька-лысый про небывальщину с невидальщиной толкует! Но… если подумать… и, главное, решиться…

Тем более — прецеденты были. Ярослав Хромец был Великим Князем. Но десять лет сидел в Новгороде. Пока братец в Чернигове не помер.

Что Боголюбский перенесёт столицу Древнерусского государства из Киева во Владимир-на-Клязьме — я знаю по учебнику. Это его идея. Он к ней сам придёт. Но пусть первый раз услышит её от меня. Полезно говорить человеку то, до чего он и сам скоро додумается. И полезно помочь, поддержать твёрдость духа. В ту редкую минуту, когда сам Андрей — дрогнул.

— Брат мой Андрей. Господь не посылает человеку креста, которого тот снести не может. Крест этот — бармы Мономаховы — на твои плечи ляжет. Хочешь ты, не хочешь…