Лоис Буджолд - Память

– Слушаюсь, м'лорд. – Флаер заложил вираж вправо. Несколько минут спустя автоматический наземный маяк засек их и выдал на комм флаера стандартное сообщение – запись голоса, монотонно произносящего: – Опасность. Вы входите в зону повышенной радиации…

Мартин побледнел. – Милорд? Мне продолжать лететь этим курсом?

– Да. На такой высоте с нами все будет нормально. Уже год прошел с тех пор, как я в последний раз летал над центром пустошей. Всегда интересно просмотреть и проверить, как там внизу идут дела.

Пахотные земли уже много километров назад уступили место лесам. Теперь лес становился все реже, цвета его делались все страннее и все сильнее в них преобладал серый; в одних местах лес засох и увял, в других – ненормальным образом разросся. – А знаешь, почти все это принадлежит мне, – продолжил Майлз, глядя вниз. – Я имею в виду, лично мне. Это не фигура речи, не следствие того, что мой отец – граф Округа. Дед оставил эти земли мне. А не моему отцу, как большую часть прочих наших владений. И я постоянно думаю, какого рода посланием это должно было стать? – Зачахнувшие земли для чахлого потомка, намек на то, что Майлз с рождения инвалид? Или покорное осознание того, что жизнь графа Эйрела Форкосигана окончится раньше, чем возродятся эти погибшие земли? – Я сюда в жизни ногой не ступал. Я собираюсь как-нибудь надеть радиационную защиту и побывать здесь – но после того, как обзаведусь детьми. Говорят, здесь водятся весьма необычные растения и животные.

– Но людей-то здесь нету, верно? – спросил Мартин, с ощутимым беспокойством разглядывая пейзаж внизу. Хотя ему ничего и не было сказано, он прибавил еще несколько сотен метров высоты.

– Есть. Немногочисленные скваттеры и бандиты, которые не рассчитывают прожить достаточно долго, чтобы обзавестись раком – или детьми. Время от времени патрули Округа устраивают на них облаву и выгоняют отсюда прочь. Местами создается обманчивое впечатление, что эта земля оживает. Но за тридцать лет моей жизни уровень радиации в отдельных районах на самом деле упал вдвое. Когда я буду стариком, эта территория только-только станет вновь пригодной к использованию.

– Через десять лет, милорд? Губы Майлза искривились в усмешке.

– Я бы сказал, скорее лет через пятьдесят, Мартин, – кротко поправил он.

– Ой.

Через несколько минут Майлз вытянул шею и поглядел в окно за Мартином. – Вон там, слева. Вот то пятно – это город Форкосиган-Вашный, старая столица Округа. Ха. Сейчас оно стало серо-зеленым. А когда я был ребенком, то привык, что здесь все черное. Интересно, оно по-прежнему светится в темноте?

– Мы можем вернуться сюда, когда стемнеет, и посмотреть, – с легкой заминкой предложил Мартин.

– Нет… не надо. – Майлз снова откинулся на сиденье и уставился вперед, где на юге вставали горы. – Этого хватит.

– Я могу еще прибавить мощности, – произнес Мартин некоторое время спустя, когда лежащий под ними ландшафт сменил свой оттенок плесени на более здоровые коричневый, зеленый и золотой цвета. – Посмотрим, на что способен этот флаер. – Тон его был явно умоляющим.

– Я знаю, на что он способен. И сегодня у меня нет причин спешить. Может, в другой раз.

Мартин намекал подобным образом уже не раз и не два, явно находя манеру своего хозяина путешествовать слишком степенной и медлительной. У Майлза руки чесались отобрать у Мартина управление и устроить ему воистину захватывающий полет по Дендарийскому ущелью. Пролететь по этой бешеной, ныряющей то вверх, то вниз аэродинамической трубе, мимо водопада и под ним, – этого с успехом хватит, чтобы пассажира, побелевшими пальцами вцепившегося в кресло, вывернуло наизнанку.

Увы, не будь даже припадков, Майлз думал, что он теперь больше на это не готов – ни физически, ни умственно, ни морально. Во всяком случае, не в той манере, как они с Айвеном обычно это проделывали – в возрасте чуть моложе, чем Мартин сейчас. Чудо, что они не убились. В то время они были уверены, что дело в их выдающихся форских способностях, но теперь, задним числом, это больше смахивало на божественное вмешательство.

Игру начал Айвен. Каждый из кузенов по очереди брал на себя управление флаера и летел по глубокому, извилистому ущелью, пока второй либо не сдавался, постучав по приборной панели – на манер хлопка по ковру в боевых единоборствах, – либо не расставался со своим завтраком. Чтобы пролететь как надо, нужно было сперва отключить некоторые контуры безопасности флаера; Майлзу не хотелось бы, чтобы Мартин узнал об этой хитрости. Сперва Майлз обходил Айвена по очкам, просто не завтракая перед полетом в качестве меры предосторожности, пока тот не разгадал, в чем дело, и не начал настаивать на совместном завтраке, дабы гарантировать честную игру.

Майлз выиграл последний раунд, спровоцировав Айвена на ночной полет. Айвен летел первым и протащил их через ущелье живыми, хотя побелел и обливался потом, когда они выскочили из последнего виража и машина выровнялась.

Майлз принял эстафету и выключил фары флаера. Надо отдать должное мужеству Айвена: тот рванулся и с воплем принялся давить кнопку аварийного катапультирования (отключенную) лишь когда сообразил, что кузен ведет флаер по ущелью на той же скорости, но с закрытыми глазами.

Майлз, конечно, не удосужился упомянуть, что за последние три дня он более шестидесяти раз пролетел по этому маршруту с той же самой скоростью при дневном свете, постепенно затемняя колпак кабины до полной непрозрачности.

И это был последний раунд той игры. Айвен больше никогда не бросал ему вызов.

– Чему вы улыбаетесь, милорд? – поинтересовался Мартин.

– А-а… ничему, Мартин. Здесь заложи вираж направо, и пролетим над серединой вон того лесного массива. Мне любопытно посмотреть, как поживают мои леса.

Его вечно отсутствующие в Округе предки-Форкосиганы большей частью тратились на требующие минимального присмотра разновидности сельского хозяйства. После пятидесяти лет лесных работ превосходная твердая древесина была почти готова к постоянной выборочной вырубке. Скажем, лет через десять? Участки с дубами, кленами, вязами, орешником гикори и березами соперничали в красоте под осенним солнцем. Тут и там по крутым склонам были разбросаны изящного темно-зеленого оттенка вкрапления морозоустойчивого, созданного с помощью генной инженерии черного дерева; новая порода – точнее, новая для Барраяра, – завезенная лишь тридцать лет назад. Интересно, на что пойдут все эти деревья: на мебель, дома и другие полезные вещи? Хочется надеяться, что хоть некоторые из них превратятся в нечто прекрасное. Скажем, в музыкальные инструменты, скульптуры или инкрустацию.