Вероника Батхен - Фараоново племя

…Раньше миссия представлялась совсем другой. В строгой приемной Ордена, Марианна грезила о прелестных деревушках под сенью пальм, кротких девушках в белых одеждах, хоре миссии, возглашающем «Аве, Мария» под огромным иссиня-черным небом, под божьими фонарями — недаром именно на островах так ярко горит созвездие Южный крест. Нет, монахиня не была белоручкой — побывала и в приютах для брошенных матерей, и в рабочих кварталах, и в странноприимном доме, пересидев вспышку тифа вместе с паломниками. Но миссионерство виделось ей непаханой нивой, ждущей только семян. А оказалось все так же, как и в Нью-Йорке, только грязнее. И страшнее — смерть смердела из язв, помахивала культями, вываливала язык из гниющих ртов. Отец Дэниел уже болен. И её, Марианну Хоуп, ждет та же участь. Господи, сохрани!

— Сестра, скорее! Нужна ваша помощь!

Грузный мужчина в круглых очках, бесформенной шляпе и заношенном облачении вошел по колено в воду, приветственно махая беспалой рукой. Голос у него оказался звучным, как колокола Сен-Лазара. В лицо Марианна старалась не смотреть пристально. Запах… в тифозном бараке смердело хуже.

Истощенная туземка, скорчившаяся на песке, истекала кровью. То ли выкидыш то ли поражение матки. Размер алого пятна не оставлял сомнений — положение очень серьёзно.

— Отнесите её в хижину! Женщина не собака, чтобы лежать на улице. Дайте мыла, воды, чистые полотенца!

— Прикажете заказать операционную и вызвать анестезиста с наркозом? — в голосе священника прорезался нехороший сарказм. — Во всем Калаупапа вы не найдете ни одного полотенца и ни одного куска мыла.

«Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его», — подумала Марианна, но ничего не сказала.

В жалкой хижине не нашлось даже свежей подстилки. Выглянув наружу, монахиня подозвала женщин, попросила их нарезать веток. Услужливый подросток приволок откуда-то кусок тапы и натаскал три ведра пресной воды. Духота ударила в голову, острый запах крови и мятой зелени вызывал тошноту. Холод на живот не помог, больная быстро теряла силы. Повторяя про себя «Блаженны непорочные в пути», Марианна делала своё дело — обтирала потное лицо женщины, поила её, меняла перепачканные листья. Улыбка, не сходящая с бледных, искусанных губ, поразила монахиню:

— Ты веришь в Христа, чадо? — спросила Марианна.

— Нет, — с трудом пробормотала полинезийка и снова выгнулась в мучительной судороге. — Тангароа даст мне тело акулы и вернет свободу. Я боялась, пока плыла, боялась долгой смерти, гнили, мерзости. А теперь ухожу легко. Алоха оэ, добрая женщина, ищи меня в океане.

Из последних сил больная приподнялась на постели и начала петь — легким голосом, маленькими словами, словно волны стучатся в гальку. Этого диалекта, в отличие от пиджин-инглиша и таитянского, Марианна не знала. Оставалось только твердить молитву, надеясь, что бог простит умирающую язычницу — она не ведает, что творит. …Отошла. Мира её душе.

Монахиня обтерла кровь с тела, прикрыла ноги одеждой. Из-за стен хижины грянули барабаны. Священник заглянул внутрь:

— С похоронами лучше поторопиться. Здесь жарко, трупы разлагаются быстро.

— Откуда вы узнали, что больная отдала богу душу?

— Море сказало. Поживете здесь — и научитесь слышать.

Двое полинезийцев с носилками протиснулись внутрь. Тело женщины усыпали цветами, оставив открытым только лицо. Процессия двинулась вдоль побережья, потом свернула к подножию горы. Барабаны стучали, девушки хором пели псалмы. Глядя на белые платья и изуродованные лица, Марианна едва не плакала.

— Позвольте помочь вам, мисси?

Давешний подросток протянул руку к её саквояжу. Марианна разглядела его — нет не мальчик, юноша, почти мужчина. Чуть раскосые, кофейного цвета глаза, высокие скулы, приплюснутый нос, мягкий рот. Доверчивая улыбка — из-за неё подросток смотрелся младше своих лет. И никаких признаков болезни — пышные кудри, чистая кожа, свежий запах — здоровые юноши пахнут морем и молоком, а девушки — полевыми цветами. Что он делает в этом месте?

— Окей. Только будь осторожен — там внутри хрупкие… вещи.

Новомодное изобретение — стеклянная трубка с иглой и смешным немецким названием «шприц». Пузырек морфина для обезболивания самых тяжелых. Спиртовка и колба. Спринцовка. Скальпели. Бутыль бесценной карболовой кислоты. Йод, хина и каломель. Свертки бинтов. Карманное зеркальце — подарок человека, о котором следовало забыть двадцать лет назад…

— Это наше кладбище, сестра. Скромно, правда? — гулкий голос священника вывел монахиню из размышлений.

Длинные ряды холмиков, украшенные крестами или грубо обтесанными камнями, действительно выглядели непритязательно.

— Тринадцать лет назад мертвых бросали в грязь. Живые валялись в хижинах и ползали по улицам, пока не отдавали богу душу, крысы и свиньи пировали на трупах. Не было ни школы, ни госпиталя, ни церкви. Даже крещеные молились акулам и украшали цветами идолов.

— А теперь они несут цветы Мадонне? — вырвалось у Марианны.

— Да, — подтвердил отец Дэниел. — Не все, но многие. Видите — девушки прикрывают грудь, мужчины не расписаны глиной. Они знают «Отче наш» и больше не путают Христа с Тангароа. Я вчера исповедал двоих.

— И похоронили?

— С миром. Здесь остров смерти, сестра. И вы знали это, когда просились на Калаупапа. Впрочем, вас Бог спасет. Красивый крест…

— Узнав о нашем похвальном желании, генерал Ордена переслал его с Мальты, как символ миссии. Внутри креста частица мощей святого Лазаря.

— Где же остальные миссионерки? Основали школу для девочек или приют для кающихся грешниц? — в голосе отца Дэниела прозвучала обида.

— Одна не перенесла дороги. Другую поразила тропическая лихорадка. Третья вернулась в Нью-Йорк, к своим беднякам. Сестры Пэйшенс и Эванджелина основали больницу на Самоа — там ужасающая смертность и людям нужна помощь, — спокойно произнесла Марианна.

— Здесь помощь тоже нужна, — вздохнул отец Дэниел. — А вы я вижу, крепкий орешек.

— Хрупкий бы уже раскололся под вашим суровым взором.

Священник протянул изувеченную руку, монахиня, не изменившись в лице, поцеловала пастырский перстень.

— Мы сработаемся, сестра Марианна Хоуп. Вы умеете дарить надежду. Такие люди нужны в колонии.

— Куда отнести вещи мисси, отец Дэниел? — раздался знакомый уже молодой голос.

— В новую хижину подле церкви, Аиту. Не играй в дурачка, ты же сам её строил.

Юноша склонился в шаловливом поклоне и пустился бежать.

— Счастливчик, — сказал отец Дэниел и попробовал улыбнуться. — Из немногих здоровых на острове. Мы прибыли в один год, Аиту был с отцом и двумя братьями. Я заболел через четыре года. Семья мальчика уже на кладбище. А он вырос, как ни в чем не бывало. Добрый, честный, всем помогает.