Вячеслав Багров - Путь в бездне

Одной рукой Жар поддерживал на своих коленях газету, другой, с задумчивым выражением на рыхлом лице, ковырял в носу. Его синяя фуражка была лихо задвинута на затылок.

Появление Склима Жар не заметил.

Жар Дар всегда был таким, либо палец в носу, либо ширинка расстегнута, расхлябанный и неряшливый, впрочем много лет назад это не помешало ему спасти Склиму жизнь.

Можно было сказать, что они дружили. Даже ходили одно время друг к другу в гости, только их жены быстро опротивели одна другой и устроили отвратительную сцену. Семейные посиделки закончились. В конце концов для мужских разговоров в городе всегда имеются гостеприимные пивнушки и забегаловки.

Склим долго смотрел на зачитавшегося Жара, после чего крикнул:

— Здорово, пердун!

Результат оказался вполне предсказуемым. Жар взмахнул обеими руками и его фуражка упала на пол, а газета плавно улетела под стол.

— Ты, чего? — заорал Жар, округлив свои невыразительные бесцветные глаза: — Знаешь ведь, что я этого не люблю.

Склим довольно рассмеялся, подошел к напарнику и похлопал его по округлому плечу.

— Сам, пердун. — произнес Жар и улыбнулся.

Склим прислонился к столу, стоял рядом с ним.

— Ты Маруна допросил? — спросил Склим.

— Допросил. Он пока не может ходить, пришлось тащиться к нему домой.

— И?

— Что, «и»?

— Он ничего новенького не вспомнил?

— Хрен он чего вспомнит, — на лице Жара появилась счастливая улыбка: — Над ним хорошо поработали.

Склим вздохнул и сказал:

— Жаль.

— Помнишь как мы этого, Маруна в прошлом году, в участок волокли?

— Да. Та еще, сволочь. — Склим снял фуражку, положил ее на стол.

— Хотел-бы я его так же отделать, жаль, что нельзя. А, вот что! Сынишка Маруна обмолвился, что прямо перед тем, как кто-то с его папашей разделался, Марун избил и его и мать. Ну, в смысле жену с сыном, прямо во дворе.

— Интересно. — Склим почесал небритый уже два дня, свой тупой подбородок: — А, где Ку и Рембе?

— А пес их знает. — Жар неопределенно пожал плечами: — Дежурят.

— Дежурят. — повторил задумчиво Склим: — Молодцы.

— Плюнь. А, да! Тебе почта.

Жар поднялся из кресла, подошел к подоконнику и взял с него, сложенный в четверо, белый лист бумаги. Послание было заклеено по краям и имело лишь одну надпись, сделанную черным карандашом, в самом верху.

Склим взял письмо из рук Жара, прочитал вслух:

— Старшему полицейскому. Кто принес?

Жар рассмеялся, сказал:

— Не видел. Постучали в окно и сбежали, а это положили, у двери. После капитана, ты за старшего, значит тебе. — Жар вразвалочку направился к выходу из кабинета: — Я тут, если что.

Вышел.

Склим бросил письмо на заваленный бумагами письменный стол, медленно расстегнул плащ, снял и бросил его на спинку кресла.

«— Глупость какая нибудь,» — подумал он и, раскрыв сложенный лист бумаги, прочитал следующее.

«Главному полицейскому. Ночью десятого числа этого месяца, мы видели мужчину в черном плаще. И шляпе. Тоже черной. Время было ночью. Видели его у моста перед площадью с Иином. Он приехал на черной машине. Оставил ее за рекой недалеко от моста. Мы видели. Когда он уехал не знаем, потому что нас там уже не было. Просим разобраться. Доносителя-то убили. Доброжелатели.»

Склим перечитал письмо еще раз.

Скорее всего, судя по почерку, письмо написала девушка. Возможно подросток. Что она делала ночью в парке дело ее родителей, а содержание письма может оказаться очень полезным.

Склим поднес исписанный аккуратным почерком листок к лицу, понюхал — устойчивый запах табака и дешевых духов.

Понятно.

Еще и курит, курилка сопливая.

Он открыл верхний ящик стола, смахнул в него письмо и сел на стол.

И так. Старуха из дома, возле которого убили Точ Киха утверждает, что видела мужчину в черном. Теперь еще, это письмо. Да и с подонком, Маруном непонятно, вполне возможно, что убийство и избиение дело одного и того-же человека.

Приметы, конечно, жидкие.

Значит, он приехал на машине. Ого. Да ты, парень, шишка. Машина. Отсюда логическое предположение, что убийца приехал из Белого Города.

Склим поморщился.

Белая каста. Дело дрянь, гиблое дело. Даже, зная имя убийцы, сто раз подумаешь, а надо ли связываться? Хотя, конечно, убит не простой, скажем рабочий, а доноситель. Но все равно, с такой версией вылазить — себе дороже.

Он представил реакцию своего начальника, если ему преподнести такую версию событий.

Да уж.

Капитан будет рвать и метать.

Склим закурил.

Белая Каста.

Это уже дело департамента дознания. Если начать копать самому, будут больши-и-ие неприятности. И пенсия, конечно-же… Опять-же.

Он примерно знал, чем такая история, может для него закончится. Приедет пара дознователей — офицеры не ниже лейтенантов. Склим, тоже офицер, но офицер из черной касты, а это другое. Скорее всего, сразу бить не будут, но вот потом…

Потом пойдут вопросы.

Кого ты, пес, стараешься замарать? На кого ты, скотина, пасть свою поганую открываешь? Может сам и написал эту писульку, хочешь от себя расследование спихнуть? Работать не хочешь, гад?

И пойдет, и поедет.

Настроение и без того поганое, стало ее гаже.

Склим раздавил окурок папиросы в круглой алюминиевой пепельнице, достал из портсигара вторую. Закурил.

Он помнил, хорошо помнил как предшественника теперешнего капитана, избивал, прямо перед участком, подлейтенант департамента дознания, с которым поначалу вышел, казалось-бы мирный разговор.

Подлейтенант — молодой безусый щеголь из Белого Города, был пьян. Что он делал в черных кварталах, так и осталось для Склима загадкой. Беседовавший с капитаном Мулком молодой офицер вдруг ни с того, ни с сего, ударил капитана в лицо. Потом еще раз, еще, еще.

Он избивал его даже тогда, когда капитан уже корчился на тротуаре в кровавых соплях и никто слова не сказал подлейтенанту. В том числе и Склим.

За офицером-щеголем пришла машина из Белого Города и он, улыбающийся, уехал домой.

А капитан Мулк уехал тоже — в больницу. А после больницы написал рапорт об отставке. По собственному желанию.

Так-то.

Склим взглянул на висевший на стене напротив плакат — два круга, один белый, другой черный. Белый круг слегка закрывал круг черный.

Слегка.

Краешком.

А на общем красном фоне плаката красовалось одно лишь слово.

«Едины».

Едины.

Слегка.

Краешком.

Если к примеру, угораздило тебя попасть в департамент дознания свидетелем. К примеру. То тебя будут спрашивать по-хорошему, а по хорошему, это значит — с кастетом в руке.

Ну, а если по плохому… То будет совсем плохо — хуже некуда.

Склим докурил вторую папиросу, бросил окурок в пепельницу.

Он глянул в окно. За забранными решеткой пыльными стеклами, разгорался день, на отливе окна сидел голубь и, повернув свою маленькую голову, наблюдал за Склимом.