Вячеслав Багров - Путь в бездне

Пистолета в его руке уже не было.

За городом они свернули в лес и машина затряслась по отвратительной грунтовой дороге.

Лучи фар, дрожа, то взлетали вверх, то падали вниз, освещая ямы и кочки, торчащие корни деревьев и ворох прошлогодней листвы. Машина подпрыгивала, скрипя рессорами, кренилась, падая колесами в ямы.

— Я высажу вас, не доезжая до поселка. Думаю, за час доберемся. — Фолк неотрывно смотрел перед собой на дорогу: — Там есть небольшая станция, на сколько знаю, поезда останавливаются регулярно.

— А вы, майор?

— У меня дела.

— Бросьте вы свои дела. Давайте со мной, до второй офицерской армии, а там…

— В этом мире у меня есть последнее дело, которое я хочу закончить. Остальное не в счет.

— Женщина?

— Друзья, — помедлив, ответил Фолк.

— Да, вы говорили.

Майор Крас долго молчал, потом заговорил — задумчиво:

— То, что мы сегодня сделали…

Фолк промолчал.

— Да, сделали. У меня старушка мать. Ждет меня годами. Всегда называет меня, сыночка. Представляете? Сыночка. Целыми днями возится перед домом со своими цветами. Н-да. Сыночка. Я давно у нее не был, знаете ли. Отпуск раз в году, и все как-то… не мог. Сколько сегодня было таких матерей, отцов… Не утомляю, майор?

— Нет.

— Я как думал? Ну не сложилась жизнь, как хотелось когда-то, пусть. По крайней мере, думал я, умру с честью. Мой дед был полковником, отец — майором. Дед всегда говорил, что очень важно умереть с честью. И я надеялся умереть с честью. Похоже, что просто сдохну. В отличии от вас, у меня в этом мире, после этого дня, вообще не осталось никаких дел.

Он замолчал и дальше ехал, не говоря ни слова.

Лес закончился.

Дорога пошла через большое, потонувшее во мраке ночи, поле, виляла как пьяная, но зато хорошо укатанная, без ям. Фолк прибавил скорость. На одном участке дороги они чуть было не столкнулись с брошенной кем-то разбитой телегой, без задних колес.

Черное звездное небо висело над полем, бездонное.

Спустя полчаса, Фолк вывел машину, на выложенную плоским камнем, дорогу. Недалеко впереди горели огни захолустного поселка и оттуда изредка доносились протяжные паровозные гудки.

Фолк остановил машину, повернулся к майору и сказал:

— До поселка не повезу, майор. В таком наряде на машинах не разъезжают.

— Это, да, — он не торопился вылазить в ночь, словно чего-то ждал: — Может все, таки со мной, а?

Фолк не ответил.

— Чтож. Тогда прощайте, майор, — они пожали друг другу руки: — Желаю вам найти своих друзей, и еще. Постарайтесь не пустить себе пулю в лоб. Это за вас другие сделают.

Он открыл дверцу и вышел в темноту.

Фолк смотрел в спину уходящего майора Краса, пока тот не вышел из света фар и окончательно не растворился во мраке ночи, после чего, развернул машину и погнал ее, в обратном поселку направлении, по каменной хорошей дороге.

До Ясной Гавани оставалось не более трех часов пути.

До рассвета оставалось часа полтора.

Фолк стоял у барака, где жил Сенчин, в нескольких шагах от первого подъезда, через узкую брешь в зелени кустарника, смотрел на одинокую тень под окном Тосии Вак.

Человек стоял, прислонившись к стене.

Не сводя глаз с человека под окном, Фолк достал из кармана своего черного пиджака, длинный охотничий нож. Он наблюдал за часовым уже минут тридцать, выжидая удобный момент.

Не в одном окне, выходящем во двор, не горел свет. Со стороны улицы, из-за угла, слабо светит фонарь на высоком столбе, создавая широкую бледную полосу света, иссеченную кривыми тенями, растущего у тротуара, ветвистого тополя.

Вот человек повернулся к окну и трижды тихо стукнул в стекло, потом еще два раза. Звякнув стеклом, окно над человеком открылось, и негромкий, раздраженный, мужской голос, спросил:

— Чего тебе?

— Джок, дай зажигалку, а то моя сдохла.

— Чтоб ты… На, держи, и оставь себе.

— Скажи Грисму пусть сменит меня.

— Грисм занят.

— Ну, конечно, занят. Пусть сменит.

— Скажу.

Окно закрылось.

Ветер усилился, качал ветки деревьев, шуршал листьями и где-то на крыше гремел оторвавшейся жестянкой.

Фолк, глядя на фигуру у окна, вышел из-за кустарника и, оставаясь в густой тени, начал приближаться к часовому. Тот пытался зажечь зажигалку — искристые вспышки высвечивали из темноты его нос и папиросу, зажатую в зубах. Когда огонек, ослепительный в темноте, вспыхнул, человек поднес его к лицу, раскуривая папиросу, окутался табачным дымом и увидел прямо перед собой лицо Фолка.

В то же мгновение, длинное лезвие ножа с хрустом пробило часовому горло, и вышло из затылка.

Фолк аккуратно положил, бьющееся в конвульсиях тело на землю, наступил ногой на упавшую в траву, и продолжавшую гореть зажигалку. Постоял, дав своим глазам снова привыкнуть к темноте, после чего, встав на покойника и, подогнув колени, постучал в окно — три и два раза.

Теперь окно распахнули рывком.

— Ос, ты болван!..

Фолк молниеносно распрямился, одной рукой схватив говорившего за плечо, а другой ударив ножом под нижнюю челюсть высунувшегося.

Через несколько секунд, ухватившись за низ оконной рамы, Фолк рывком подтянулся на руках и, опираясь на убитого и стараясь не шуметь, быстро забрался в темноту комнаты Тосии Вак.

Прислушался.

Из дальнего конца квартиры, слева, доносилось до него, слабое бормотание, а из щели под дверью, проникал в комнату слабый свет. Он убрал нож в боковой карман пиджака и достал, из висевшей под ним на поясе кобуры, пистолет. Вытер мокрые липкие пальцы, о занавеску, выглянул на улицу и, убедившись, что там по прежнему тихо, решил уже двигаться к двери, когда услышал слева тихое мычание — стон.

Звук повторился.

Держа пистолет перед собой, Фолк левой рукой нащупал мычавшего, выдернул изо рта того тряпку-кляп и тихо спросил:

— Тосия?

— Я, — ответила та: — Фолк… Они на кухне. Сережа, Михаил и третий офицер.

Руки Тосии Вак были связанны у нее за спиной толстой веревкой. Минуту Фолк потратил на то, чтобы ее освободить и после направился к из комнаты к двери. Помедлив немного, приоткрыл ее, прислушиваясь к разговору на кухне. Оттуда, в конце коридора, лился свет электрической лампы и монотонный, вкрадчивый голос, с интонацией учителя, говорил:

— Понимаете? Нет? Запытают! Хотите сохранить честь? Это зря. Честь вам не оставят, потому что у нас нет чести. Не в нашем департаменте. Ха-ха…

Фолк уже беззвучно шел по коридору через открытую дверь, смотрел в глубину залитой светом кухни на крепкого, невысокого мужчину в клетчатом черно-коричневом костюме, который стоял широко расставив ноги и сунув руки в карманы своего клетчатого серого пиджака. На ногах говорившего были одеты черные лакированные ботинки.