Андрей Валентинов - Лонжа

Мод прикрыла глаза, вспоминая. О чем-то подобном говорил и красавчик Арман.

«Глава Дома Лихтенштейнов, вторая линия кредитов, „Структура“, дорога в Монсальват – и Планета Зеленого Солнца…»

– Спасибо, Харальд. Кажется, начинаю что-то понимать.

Третий этаж, звонок слева от двери, немолодая, скромно одетая женщина на пороге.

– Добрый день, мадам! Мне нужен Ростислав Колчак.

Последнее дело…

– …Невероятно! Мадемуазель Шапталь, я как раз собирался завтра к вам ехать. Друзья дали адрес…

– Мы уже встречались, мсье Колчак. У меня осталась пометка в записной книжке, там же адрес фотоателье. Но я ничего не помню об этом. И судя по всему, вы тоже.

Рисунки, исчезнувшие без следа, Мод вспомнить так и не смогла и очень огорчилась.

– Фотоателье… Сходится. Хороший знакомый моего покойного отца недавно напомнил мне о нескольких фотографиях и рукописи, которые я отдал ему на хранение. Но сам я об этом ничего не знаю, совершенно ничего!.. Может, и в самом деле забыл? Но почему? Как такое вообще может быть? А документы оказались очень любопытными, особенно снимки. Вы – эксперт по живописи и частный детектив…

– К сожалению, уже в прошлом. Но вашим делом все-таки займусь.

Всю жизнь Матильда Верлен пыталась жить по чужим правилам. Настало время придумать свои собственные – и следовать только им.

Зрителей пришло не слишком много, и зал оказался заполнен хорошо если наполовину. Летние концерты, даже в столице, редко проходят с аншлагом. Этот, правда, особенный, во втором отделении должна петь сама Марикка Рёкк, бесподобная и неповторимая. К ее выступлению, после перерыва, все и придут, пока же под сводами Драматического театра, что на Жандарменмаркт, просторно. Лонжа невольно посочувствовал тем, кому пришлось выходить на сцену. Невелика радость – служить довеском к славе залетной венгерской дивы. Сам он сидел в третьем ряду, кресла слева и справа пустовали, и он пристроил на одном из них купленный в маленьком цветочном магазинчике букет белых орхидей.

На сцене двое, похожие словно близнецы, танцевали степ, истово, в лучших традициях Голливуда, вбивая каблуки в деревянный пол. Костюмы в полоску, шляпы сдвинуты на левое ухо, в руках – легкие тросточки. Покойный рейхсминистр Геббельс старательно выкорчевывал с эстрады все чуждое, не имеющее национальных традиций, но после его смерти правила несколько смягчились. По слухам, Рудольф Гесс собирался разрешить даже джаз, естественно, чисто немецкий и под иным, не столь одиозным, названием. Приумолкли и юмористы, начисто забыв о тупости недалеких «амис». Танцоры на сцене выстукивали каблуками ритм новой эпохи.

Хлопали больше из вежливости. Отделение подходило к концу, курильщики уже посматривали в сторону выхода, все прочие же предвкушали близкое явление великой Марикки. Лощеный конферансье, прекрасно это понимая, объявил следующий номер так, словно извинялся за досадную оплошность. Тоже певица, но совершенно неизвестная, и песня с незнакомым названием, и композитор не из первой десятки.

Кто-то все же зааплодировал не иначе из сочувствия к той, чья песня заранее казалась лишней и ненужной. Вспыхнули софиты, белый огонь высветил узкий круг на пустой сцене. Оркестр взял первую ноту, и певица выступила из темноты. Скромное серое платье, короткая стрижка, белые огоньки ожерелья на тонкой шее.

Лонжа облегченно вздохнул. Она! Пусть имя другое, и лицо не сразу узнать под гримом…

Узнал!

Девушка в сером платье повернулась к залу, взглянула, но не на сидевших в креслах, куда-то поверх голов.

Легкий шелест, круживший по залу, стих. Люди слушали, хотя пока что ничего необычного в песне не было. Разве что слово «казарма», его не часто встретишь на вычищенной до белых костей берлинской сцене.

Песня ступала мягко, не сотрясая зал, но в тихих шагах чувствовался близкий грохот орудийных залпов, свист падающих бомб, отчаянные крики тех, кому скоро предстоит умереть.

Девушка пела песню Войны.

Дезертир Лонжа смотрел на певицу, что стояла в беспощадном огне прожекторов, но видел старый вековой лес, деревья, поросшие седым мхом, и недвижные тела в чужой форме без погон. Солдатик – и Та, которая его встретит, положит на плечо руку в светлой перчатке, позовет по имени. Не крестильному, а тому, что знаменует победу – Ее победу.

– Никодим! Никодим!..

И никого уже не защитит нестойкая тень девушки возле горящего во мраке фонаря.

«Бедный смешной солдатик… Хорошо, Август, я тебя найду. Мы встретимся…»

На этот раз Лонжа сам ее нашел.

Возле дверей гримуборной было пусто, как и во всем коридоре. Второе отделение уже началось, и все, зрители и артисты, слушали голосистую Марикку. Лонжа постучал, и, дождавшись ответа, перешагнул порог.

Девушка в сером, в цвет глаз, платье, попыталась улыбнуться.

– Ты сидел в третьем ряду, солдатик. Из-за тебя я чуть не забыла слова.

Он стоял у двери, все еще не решаясь подойти.

– Извини. А я слушал и боялся, что тебя арестуют после первого же куплета.

Сделал шаг, другой, третий, поклонился, вручил букет. Она взяла орхидеи, не глядя, положила рядом с трюмо. Потом проговорила очень медленно, тщательно подбирая каждое слово:

– Так не бывает, солдатик. Тебя убили. Оттуда не возвращаются. Газетам я не верю, но мне сообщило командование. Август, король Баварии, погиб при пересечении границы.

Он тоже попробовал улыбнуться, но губы не слушались.

– Считай, что я в отпуске, сержант Агнешка.

Она покачнулась, но справилась. Стала ровно, поглядела в глаза.

– Измени этот мир, Август! Не хочу больше с тобой прощаться.

Их тени слились одна в одну. И наступила тишина.

События даны в обратной последовательности. Новости культуры. – Сеятель. – Отъезд. – Мельник. – Цех подмастерьев. – Коннетабль. – «Почему ты живой?»

Эксперт Шапталь сделала очередную пометку в тетради и повернула рукоять настройки, ловя уходящую волну. «Свободная Германия» передавала выпуск последних известий. Теперь это стало ее работой, не слишком сложной на первый взгляд. Однако новости еще следовало перечитать, рассортировав, словно полотна перед выставкой, а потом уже заняться серьезным анализом. Тоже экспертиза, если подумать.