Андрей Валентинов - Лонжа

– Выходи стро-о-оиться! Быстро, быстро. Шевелись, schweinehunden!

Одно хорошо, сегодня «аппеля» не будет. Герр комендант не изволил проснуться.

– Ста-а-ановись!

Еще один день, еще один круг, без просвета, без тени надежды. Барак, стройка, короткий отдых и снова работа до темноты. И хорошо если так, без вызовов к начальству и внеочередных построений. Колесо катится, катится, катится…

– Ма-а-арш!..

Ботинки без шнурков, серая истоптанная земля. Дожди прошли, день обещает быть жарким, ночь – душной.

– Лонжа, у тебя вчерашний окурок остался? Ты же у нас только в компании дымишь.

…Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем; там нет надежды на смягченье мук или на миг, овеянный покоем.

Мотоцикл нагнал колонну уже у самой стройки. Затормозил, сделав крутой вираж, зарычал мотором. К приехавшему подошел старшой, выслушал, махнул длинной рукой.

– Стой! Стой, говорю!.. В колонну по одному. Староста, перекличка! Скорее, скорее!..

Кто-то негромко присвистнул. Старшой дернулся, как от удара током.

– Пре-кра-тить! Если хоть одного негодяя не будет на месте…

Пока перестраивались, пока староста доставал список, Лонжа успел переглянуться с соседями.

– Комендант не с той ноги встал, – решил один. Другой, чуть подумав, возразил:

– Не-е-ет, тут хуже дело.

Лонжа и сам понял, что хуже. Слишком уж растерянным выглядел старший эсэсман. Да и комендант, даже спросонья, не стал бы зря гонять казенный мотоцикл.

– Айсман!

– Я!

– Альтбергер!

– Я!..

Когда откричали, староста хотел доложить «черному», но тот и слушать не стал.

– На аппельплац! Шагом… Нет, отставить… Бегом, ма-а-арш!

– Бегом? – не утерпел кто-то. – Камрады, да ведь это же побег!

Вдоль бараков, вдоль забора, комендатуры и служб – ровный строй серых и полосатых. Только возле открытых ворот – разрыв, там усиленный караул с пулеметами. Несколько патрульных на мотоциклах уехало, другие наскоро собираются.

На плац выгнали всех, и больных, и тех, кто в карцере. Кого не держат ноги, уложили кулем прямо на пыльный асфальт. Перекличку провели дважды, вначале по ротам, затем общую. Офицеры охрипли, сорвали голос…

– Из второй роты, – шелестит по рядам. – Двое или трое. Отсюда, прямо из лагеря.

Не все верят шелесту. Забор, проволока, пулеметчики на вышках, патрули с овчарками. А еще блокфюреры, дежурные в бараках, старосты, вездесущие «фризеры». Невозможно! Или… Возможно?

– Из «эсэсов» кто-то помог, – громким шепотом в ухо. – Перед нами здесь всех «черных» собрали, комендант поросенком орал…

Стоящий перед строем эсэсовец, не поворачиваясь, показывает кулак. Потом не выдерживает, оглядывается быстро.

– Ерунда! Наши все на месте.

Комендант возле одной из вышек, с офицерами. Подозвав одного, что-то пролаял, коротко и хрипло. Правая рука – вперед и вверх.

– Хайль Гитлер!

Офицера сдуло адским вихрем. Подбежал к строю второй – штрафной! – роты, расставил ноги пошире…

– Пропали парни! – вздохнул кто-то.

– Как бы нам всем не пропасть, – возразили ему.

– Вторая рота-а-а!.. Бего-о-ом!..

В ровном строю – разрыв. Тех, кто стоял там, уже нет. И не будет. Лонжа горько усмехнулся. Земля и люди на земле. Он ошибся…

Ад!

Вновь комендантский лай. Черные бесы дернулись, закружили, спеша к своим пасомым. У строя роты – Саксонский Медведь. Откашлялся, на асфальт сплюнул.

– Значит так, сволочи! Герр комендант дает два дня, чтобы одумались и сами все рассказали. И про побег, и про то, кто помогал. Скажете – значит, при яйцах останетесь. А промолчите – второй роте завидовать будете. С каждым лично пообщаюсь…

Взглянул недобро, сжал мосластые кулаки.

– И не геройствуйте. За два дня не разберемся, не поймаем подлецов – из Берлина приедут. А уж тогда все кровью кашлять станем… Работа на стройке временно отменяется, личному составу находиться в расположении роты. Ясно?

– Та-а-к точно-о! – единым дружным вздохом. Чем бы ни грозили – это будет не сегодня. Два дня, целая вечность…

– Нале-во! В помещение роты бего-о-ом!..

– Извини! – напарник, Ганс Штимме, взглянул виновато. – Тут только наши, члены КПГ и сочувствующие. Ну, вроде закрытого партийного собрания.

Лонжа уже понял. «Красные» столпились в самом дальнем углу, забили нары, заступив проход. И караульных выставили, двоих, для верности. Штимме подальше, плечистый здоровяк из новеньких – поближе, проход перекрывая.

– Ваши тоже, – словно оправдываясь, напарник кивнул в сторону входа.

Там – «черные», тоже густой толпой. И тоже при дозорных.

Лонжа резко выдохнул:

– Порознь? Так передай своим: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет…

– …И всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит, – Штимме кивнул. – Помню, но Библия – это теория, а партийная дисциплина – практика.

– И все-таки передай.

«Черный» дозорный Лонжу пропустил, поторопил даже. Мол, уже начали, камрад.

И тут – партийная дисциплина.

– …Фамилии уточняем, – негромко рассказывал Гном. – Но уже точно известно: трое. Все уголовные, двое настоящие, с судимостями, а третий по глупости залетел, с соседом-штурмовиком подрался. А как бежали – пока неясно. Есть версия, что выехали на машине, при пропусках с комендантской подписью и охране. Якобы на железнодорожную станцию, груз привести.

– Какой же это побег? – поразился кто-то. – Если с пропусками?

Михаэль Куске усмехнулся:

– А такой! За час до этого, при предыдущих караульных, еще одна машина выехала, тоже на станцию. Шофер, охрана – и трое с пропусками на те же фамилии. И, понятно, с подписью. Герр комендант не всегда читает, что ему на стол кладут, особенно если с похмелья. Приказ насчет поездки был, а что его два раза выполнили, только на следующее утро сообразили.

– А охрана? Шофер?

Бывший унтерштурмфюрер развел руками:

– Ищут. Чисто сработано! Но сейчас, партайгеноссен, важно другое. В любом случае – это организовали не наши, мы во все роты посыльных направили.

– И не наши, – негромко прозвучало из прохода.

«Красные»! Впереди – главный, берлинский металлист. С ним Лонжа даже не познакомился – партиец из принципа не общался с «черными».

– Мы тоже разослали гонцов. По всем данным – или уголовные постарались, или провокация. Коменданта многие в охране не любят потому, как все «левые» деньги под себя подгребает. Могли и подставить.

– Две с половиной марки в день, – откликнулись из самой глубины. Лонжа невольно кивнул. И это уже не тайна.

– Значит, не политические, – резюмировал Гном. – И не герои-одиночки, такое серьезной подготовки требует. По-моему, это многое меняет.

– Меняет, – донеслось «красное» эхо. – Если отнестись к случившемуся, как к вражеской провокации, то имеет смысл…