Андрей Валентинов - Лонжа

Привстал, поглядел по сторонам.

– Санитаров с «адскими» рубахами нет? Тогда можно. Представьте себе мир, очень похожий на наш с небольшой только разницей. У нас Великая французская революция была, верно, Жорж?

Усач согласно кивнул.

– А у них ее – не было!

Эксперт Мод Шапталь в очередной раз убедилась, что среди нормальных людей ей не место. Парижанка двадцати четырех лет от роду, попав в такую передрягу, наверняка бы испугалась. Не обязательно до поросячьего визга, но пульс бы точно отозвался – зачастил ткацким челноком. Или разозлилась бы с тем же точно результатом.

Пульс бился ровно, прóклятая дедова кровь была холодна. Ни страха, ни злости, лишь горькое, словно аптечный хинин, чувство обиды. Не на похитителей с их дурацкой рыбкой, на саму себя.

Да что же это с ней такое?

У бабушки Софи никогда не было нелепой розочки из желтой кости! Теперь это помнилось четко и ясно. И не надела бы на пиджак она, пусть и бывший, но художник, этакую безвкусицу!

Откуда? Почему?

Ленивая память спала, не желая помогать. А перед глазами стояли рисунки – не из альбомов, из ее папки. Странные самолеты без двигателей и портрет, лицо немолодого, много повидавшего человека. Сейчас она могла скопировать их без всякого труда, вплоть до мелких деталей.

Где они? И рисунки – и двигатели тоже?

«Есть они, только без винтов, это авиация совсем иного типа…»

Девушка осторожно, стараясь, чтобы остальные не заметили, смахнула со лба холодный пот, внезапно пожалев, что рядом нет господина Прюдома, ее профессора Мориарти. Этот бы наверняка сообразил!..

А все прочее отчего-то не слишком волновало. Разъяснится! А если нет – разъяснят.

Брошка слоновой кости, рисунки… Неужели она так и не вспомнит?

– Мадемуазель Шапталь!

Передняя дверца открылась бесшумно.

– Выходите, мадемуазель!

У лже-аптекаря был весьма кислый вид, словно он лизнул все того же хинина.

– Получено распоряжение руководства, мадемуазель Шапталь. Полная эвакуация. Сначала вас, потом и всех прочих, включая машину.

Мод не хотела, а все-таки улыбнулась. Не дали покататься, обидно!

– Сейчас вам и вашим спутникам завяжут глаза. Это – маленькая гарантия вашего возможного возвращения. Прошу вести себя разумно… Может, у вас есть вопросы? Ах, да, вы – гражданка Франции, а я не предъявил никакого документа. Ваш случай будет урегулирован дипломатическим путем, прецеденты уже имеются. Что-нибудь еще?

– Картины, – Мод кивнула в сторону дома. – Если они – такая тайна, отчего вы не забрали их сразу?

Толстячок развел руками:

– Собственность, мадемуазель Шапталь! Собственность – священна. Господин же аптекарь, которого я здесь представляю, оказался крайне несговорчив. Мы не санкюлоты, экспроприация – не в наших правилах.

Мод понимающе кивнула.

– И Бастилию у вас не брали.

На глаза легла тяжелая плотная ткань.

– Не сильно давит? – голос бородача раздался у самого уха. – Я возьму вас под руку, мадемуазель, идти придется метров двести. Потом остановимся – и подождем. Готовы?

Она кивнула и сделала первый шаг в темноту. И в тот же миг сзади, из покинутой машины, прогремело разудалое, на два голоса:

Эксперт Шапталь закусила губу. По крайней мере, с экипажем она не ошиблась.

Тьма – и звуки во тьме. Вначале шорох травы, негромкое дыхание того, кто рядом. «Здесь осторожней!», «Левее, мадемуазель!», «Пришли»! Затем долгое ожидание, пустые темные минуты, ее спутник ощущался (ладонь на локте), но, казалось, перестал вдыхать воздух.

Низкий тяжелый гул. Вначале издали, раскатами у горизонта, потом ближе, ближе, ближе… «Не волнуйтесь, мадемуазель, все штатно».

Острый горячий ветер в лицо. Земля беззвучно дрогнула, уходя из-под ног.

«Минута в минуту, мадемуазель!.. Нам надо немного обождать, лично я намерен перекурить. Ваши сигареты в сумочке? Могу достать».

Мод молча покачала головой. Звуки, доносившиеся из темноты, были странными. Лязг, негромкое шипение, удары металла о металл, удары металла о землю – все это вместе, теплой суматошной волной.

Голос! Несколько слов на непонятном языке. Латынь? Но латынь бывшая лицеистка помнила.

«Пойдемте!»

Снова шелест травы, голоса – несколько сразу. Отдельные слова она сумела понять. «Приказ», «время», «погрузка». Все-таки латынь, только очень-очень странная.

«Трап, мадемуазель. Ступеньки. Сейчас будет первая».

Ей представился океанский корабль, черный «Титаник» посреди поросшего редколесьем поля. Но трап оказался неожиданно коротким, в дюжину ступенек. За ним повеяло теплом, но не обжитого дома, а разогретого мотора. Шаг, другой, третий…

«Всего наилучшего, мадемуазель Шапталь! Очень жаль, что наше знакомство вышло столь неудачным!»

Хотела ответить, но не успела. Чужая ладонь соскользнула с локтя, и тут же новый голос, женский, с легким приятным акцентом:

– Добрый день, мадемуазель! От имени командира приветствую вас на борту. К сожалению, повязку снимать запрещено. Дайте, пожалуйста, слово не делать этого.

Мод решила не спорить. Пообещала, даже подняла два пальца вверх. Ее повели дальше, опять под локоть, под ногами что-то упруго пружинило.

– Здесь кресло. Садитесь, пожалуйста, я вас пристегну. Ничего страшного, это ненадолго.

Ничего страшного и не было. Кресло оказалось мягким, ремни не давили, а вокруг стоял легкий машинный гул. Но вот невидимый мир вздрогнул, наполняясь густым тяжелым ревом, кожа ремней обернулась жестким металлом, невидимая тяжесть навалилась на грудь…

Сердце исчезло. И все исчезло.

Когда деревья сомкнулись за спиной, Лонжа едва удержался, чтобы не побежать – изо всех сил, все равно куда, лишь бы подальше. Еще сутки назад о таком и не мечталось: ни проволоки, ни конвоя, с груди исчез винкель вместе с номером, а вокруг оглушающе тихий июньский лес. Забраться бы подальше, выкопать яму, нырнуть под желтую прошлогоднюю листву!..

Выдохнул, улыбнулся растерянно, поглядел на зажатый в руке топор.

Или домик срубить, маленький, в два окошка.

Он уже знал, что лес не слишком велик, за ним дорога и военный городок, кирпичные казармы, часовые, господа офицеры. А дальше – учебное поле, стрельбище, снова лес – и высокий забор с колючкой наверху. Подробности просочились из только что оборудованной кухни, удалось даже набросать нечто вроде карты. Итак, никакой свободы нет, есть полигон где-то возле бывшей австрийской границы, и ему надлежит не мечтам предаваться, но поглядывать вокруг.