Анастасия Быкова - Еще раз с чувством [СИ]

— Я помню. Но я целовал вас, — нельзя не заметить, как по телу преподавателя литературы проходит дрожь. — И вы целовали меня. И скажите, вы верите в то, что на этом бы все и закончилось, если бы нас не прервали?

Карие глаза прищуриваются, а губы лихорадочно ловят воздух. Мистер Бейн обхватывает плечи руками.

— Я виноват, — голос звучит глухо. — Я не должен был поддаваться своим желаниям, но я так долго… Я так долго сдерживал себя, отгонял любую мысль о том, чтобы подойти к тебе, задать дополнительный вопрос, оставить после уроков. Это неправильно, понимаешь?

Алек вновь хватается за стол, но лишь для того, чтобы удержаться на ногах. Стоит ли верить в реальность происходящего, когда слова звучат именно так, как он их себе представлял бессонными ночами?

— Ты был не первым учеником, который решил соблазнить учителя. Но ты был единственным, от кого я не мог отвести взгляда. Кого я хотел слушать.

— Магнус, — как легко это произнести.

Мистер Бейн… Магнус вздрагивает. Лайтвуд на всякий случай впивается ногтями в ладонь, чтобы удостовериться в том, что не спит, а потом очень медленно обходит стол и останавливается рядом с преподавателем.

— Это правда? То, что ты сказал?

Бейн опускает голову, и этот жест лучше самых громких слов. Он хочет сделать шаг назад, но ему не позволяют.

Алек счастливо улыбается, прежде чем обхватить руками лицо Магнуса и прикоснуться губами к губам. Мистер Бейн всхлипывает, но не отстраняется.

И кто сейчас из них взрослый и мудрый?

Лайтвуд знает, что не пройдет и пяти секунд, как Магнус опомнится, постарается вырваться, а затем начнет читать лекцию о том, что это все неправильно, что так не должно быть, и Алек даже выслушает его для приличия. Выслушает и согласно покивает головой, но точно никуда не отпустит.

— Алек, этот гитарист с тебя глаз не сводит, — Изабель наклоняется ниже, чтобы в окружающем шуме можно было расслышать ее слова.

Алек молчит. Не ответил бы даже если к его лбу приставили пистолет, потому что сам не может смотреть ни на что другое, кроме высокой фигуры на сцене.

Зал улюлюкает и подпевает, а уголки губ Лайтвуда приподнимаются. Он знал, что этот концерт будет потрясающим.

Алек нащупывает маленький выключатель, и просторная спальня озаряется тусклым светом лампы с прикроватной тумбочки. Он не станет включать общий свет, потому что тогда точно не сможет сделать то, что собирается.

Алек любит музыку. Всегда любил, вообще-то. Мама рассказывала ему, что подпевать детским песенкам и танцевать он начал раньше, чем научился ползать. А папа в такие моменты посмеивался, тянулся за фотоальбомом с пожелтевшими страницами и, не обращая внимания на краснеющего от смущения сына, демонстрировал всем присутствующим малыша в одном подгузнике, замеревшего с открытым ртом на припеве очередной песни.

Никто не удивился, когда Алек привел на ужин гитариста с красными прядями в волосах и представил его как любимого мужчину, с которым они уже три месяца вместе.

Никто не удивился, когда они съехались.

Никто не удивился, когда поженились.

Изабель часто картинно вздыхала, привлекая внимание окружающих, и начинала рассказывать о сказочной жизни своего старшего брата.

Но сказки прекратили казаться непогрешимыми еще тогда, когда закончилось детство. И «долго и счастливо» на самом деле еще не конец, а лишь начало долгого трудного пути. Магнус стал для Алека всем. Радостью, счастьем, воздухом, жизнью. Они задыхались от близости, но не могли находиться порознь. Им не хватало ночи друг для друга, не хватало дня на звонки и sms, не хватало часов в сутках, чтобы надышаться настолько, что можно было бы сказать: я бы хотел пять минут побыть один.

А потом все закончилось.

Может быть, это произошло, когда Магнус перешел в другую группу?

Может быть, когда перестал появляться дома?

Может быть, когда на все вопросы ответом стало «Не выдумывай», а в телефонной трубке лишь длинные гудки?

Может быть, когда Магнус приходил домой, но их двоих все равно окружала тишина?

Алек любит музыку. Тишина — тоже музыка, но такую музыку Алек ненавидит. Потому что ее слишком много, слишком часто он оставался один на один с глухой тишиной лофта.

Может быть, путь к разрушению строился очень медленно, по крупинкам, но рухнуло все окончательно в один момент, вчера.

Вчера, когда Магнус не пришел на их годовщину, а Лайтвуд пытался убедить себя в том, что пять лет — не такая уж и важная дата. Надо просто задуть свечи, убрать билеты в Майями в дальний ящик и поужинать в одиночестве за столом, накрытым на двоих.

Вчера, когда он поднялся в эту спальню и окунулся в тишину.

А сегодня вещи из шкафа на удивление легко перекладываются в сумку. Уже даже почти не хочется бить кулаком в стену до тех пор, пока кожа не слезет с костяшек. Всего лишь это странное ощущение, словно он распластан на полу и придавлен каменной глыбой без возможности выбраться.

Серый свитер, затертый на сгибах локтей, несколько футболок, брюки… Темно-вишневый кардиган, подаренный Магнусом… Туда же, в сумку. И чувства, сжавшиеся в комок, летят вслед за вещами. Освободить полки несложно. Как жаль, что «несложно» только с ними.

Лайтвуду хочется ненавидеть. Одним щелчком пальцев изменить отношение к Бейну, закрыться в себе и больше никогда не показываться. Возможность этого приравнивается к возможности пешком дойти от Нью-Йорка до Луны.

Впрочем, Алек не звонит ему. Не сообщает о своем решении точно так же, как Магнус не сообщил о том, что пропадет на целых три дня. Набирает полную грудь воздуха и как мантру повторяет про себя: «Ему все равно, ему все равно, ему все равно. Он даже не сразу заметит, что ты больше не ждешь его в этой квартире». Но правда черными склизкими щупальцами пробирается внутрь: он — непроходимый трус, и ему очень страшно смотреть в глаза человека, любовь к которому долгое время затмевала все.

Алек закрывает сумку. Медленно ведет язычок молнии и старается не обращать внимания на дрожь в кончиках пальцев. Главное — не смотреть по сторонам, не оглядываться, потому что даже в неярком свете комната слишком их. Слишком наполнена воспоминаниями.

Картина, которую они купили во время медового месяца.

Полки, заполненные книгами по музыке.

Забавный будильник в виде гитары на тумбочке.

Забытой тряпочкой белая рубашка на спинке стула. Старая, но в то же время новая. Купленная уже давно, но надетая Магнусом всего пару раз.

Черт, даже оборачиваться не надо, чтобы воссоздать в голове комнату до последнего штриха.

Лайтвуд подхватывает сумку и щелкает выключателем. Выключает свет или целую маленькую жизнь, которая у него была здесь?