Михаил Бобров - Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

Подлодки гордо выпрямились на плечах матросов — те сделали круг почета и под аплодисменты ускакали к дорожке, где скоро скрылись из виду.

— Традиция такая, — серьезно сказал Корнет. — Русалки с подводных лодок не ступают на землю Гавайев. Пока здесь хоть у кого-то есть сила в руках.

— Есть за что, — неожиданно для самой себя сказала Восьмая.

Тенрю одобрительно хлопнула ее по плечику:

— Соображаешь. Интересно до чертиков, какой же тебе достанется позывной… Ну так что? Пойдем прогуляемся в сторону радиохауза? Ты… Родителям будешь звонить?

Восьмая вздрогнула:

— Моих родителей нет на Земле.

Поколебалась. Вспомнила жалобу Тенрю: «А ее хоп — и съели… не успела сказать!» И призналась — прекрасно понимая, что вручает флагману ключ от собственной жизни:

— У меня есть знакомый. Парень.

Парень хмыкнул:

— Фигней хвастаешься, Крыс.

Названный прищурил красноватые глазки — полностью оправдав кличку.

— Ну так похвастайся чем настоящим. Не можешь? Не свисти!

Егор посмотрел на многометровый бетонный забор, под которым собиралась ватага Крысят. На приметный куст шиповника. На покосившуюся лавку, порезанный ножами стол, вытоптанную землю под ним.

— Настоящим?

Крысята посмотрели с неподдельным интересом, заслонившим пока что даже обиду. Они к новичку всей душой — даже морду бить не стали, как положено при прописке в новом дворе. А тот обфыркал и крутизну их, и секретное место, где так удобно курить, прячась от взрослых. Игрушки, сказал. Бычиный кайф, так-то!

Но крысята нешуточно гордились выдержкой и дисциплиной — насколько это вообще возможно в пятнадцать лет. И потому посмотрели на атамана, которому было аж целых семнадцать. Крыс говорил, что у него даже девчонка есть! Поскольку дрался Крыс лучше любых двух, слова его в шайке никто под сомнение не ставил.

Кроме этого вот Егора… Как там фамилие новичка?

Крыс длинно сплюнул подальше в жухлую траву.

— Ты говоришь: мы мелкие. Было бы это неправда, мы бы не обижались. Но это, мать его, правда. Если бы это настоящий мужик сказал, обиды нет. Но ты такой же пацан, как мы. Ты живешь с папиных копеек. И девушки у тебя нет. И папа твой, как у всех. Хрен ли там, что ты хоккеист, у нас тут и борцы есть, и каратисты. Это намек был, если что.

Шайка согласно заворчала: все два десятка парней с «круглого двора». Крыс держал речь дальше:

— Так что мое тебе слово. Предъяви нам это настоящее свое. Тогда тебе от нашей банды уважуха. Мы не гондоны какие-нибудь, слово наше — тверже гороха.

Ватага снова загудела в полном согласии.

— А не предъявишь — будем п*зды давать, где только ни встретим. Будешь из двора по крышам выбираться. Не шучу.

— Настоящее… — Егор поднял глаза к небу. По небу шли облака — точно так, как на севере, откуда его отца перевели во Владивосток. Облака, несомненно, настоящие.

— А что ты считаешь за настоящее?

Крыс делано удивился:

— Я же сказал. Работу, что не спиногрыз, а самостоятельный. Хату сними. Девушку склей. Покажи нам издали, мы не суки, в постель подглядывать не полезем.

Пацаны засмеялись.

— Вот, — атаман постучал кулаком по бетону, — за этой стеной девушки с любым размером.

Егор пожал плечами:

— Я знаю, что там за девушки. Не вариант. А насчет обычной — реально. Только срок — полгода.

— Че так долго, але?

— Сам ты але. Быстро девок на панели клеят, монетку показал — вся твоя.

— Утухни, Вес. Новичок дело говорит. Порядочная сразу не согласится.

— Типа ты пробовал?

— Тебе засуну — и ты попробуешь.

— Заткнулись все, — Крыс внимательно посмотрел на новичка. — Ты хорошо подумал? Соскочить не дадим. Лучше, может, работу поищи?

— Ее тут взрослым не хватает. Машины мыть — и то бичи не пустят. Металлолом цыгане держат.

— Что да, то да — слишком близко к морю, земля сплошного стрема… Ну? — вожак протянул руку; Егор пожал ее.

— Вес, разбей. Число сегодня какое?

— Пятнадцатое июля.

— До пятнадцатого января.

— Потом учись на бетмена. По земле ходить не будешь!

— Заткнулись все. До середины зимы его никто пальцем не тронет.

— Зато потом! Счастливого полета, бэтмен!

— И ты отсоси не нагибаясь, — вежливо сказал Егор, поворачиваясь к дому.

Дома вкусно пахло жареной картошкой. Мать заловила Егора еще в прихожей и отправила сперва выносить мусор — а потом за молоком на угол, где пришлось отстоять полчаса в очереди. К возвращению картошка остыла, но ворчать у Егора желания не было. Поев на кухне, он двинулся к себе в комнату. Малолюдье Приморского Края имело и плюсы, четырехкомнатную квартиру семье выдали с легкостью. Так что у Егора имелась личная комната, чем большинство сверстников из внутренних областей страны похвастаться не могло.

Вернулся отец, втащивший на буксире Алиску. Сестра Егора собиралась осенью в школу, так что спасения от вопросов мелкой не было ни на земле, ни на небе. Отец применил испытанное средство, сразу после ужина усадив Алису за планшет — за настоящий планшет, подключенный к настоящей отцовской рабочей станции с громадным семнадцатидюймовым монитором:

— Вот. Рисуй, что захочешь!

— Папа! А Хоро и Лоуренс — настоящие?

— Настоящие, конечно. Вон брата спроси!

Егор нешуточно вздрогнул, и отец, разумеется, это заметил. Программист-то он программист; да только и программистам положено быть внимательным к мелочам. Не говоря уж о том, что родитель Егора занимается исследованием Феномена. Там невнимательность быстро на шкуре отражается.

— Чего, сын? Проблемы с врастанием в дворовый коллектив?

Сын пожал плечами:

— Пап… Я могу легко назвать человек пятнадцать, с которыми встречал Новый Год. Но не назову ни одного, с кем встречал два Новых Года подряд. Что мне этот дворовый коллектив, если тебя в любой момент могут перевести еще куда-нибудь!

Отец снял очки — и сделался до того беззащитным, что Егор пожалел о выпаде.

— Извини, — просто сказал отец, протирая стекла.

— Проехали, — кивнул сын.

— Помочь не надо? — осторожно поинтересовался отец.

— Ты меня для того на хоккей отдал, чтобы теперь за меня впрягаться?

— И то правда… Открой-ка дверь, дядя Витя пришел, наверное… — без очков отец старался по квартире не ходить. То бровь рассечет — то вазу своротит.

Дядя Витя вошел, как бегемот в бассейн: с шумом и брызгами. Наговорил комплиментов маме; похлопал Егора по плечу — тот едва не присел, больно уж здоров был гость — заговорщицки подмигнул папе, вытянув плоскую фляжку из неведомых глубин свитера:

— Хиспана. Настоящая!

Подкрался к Алисе и тихонько положил на планшет свеженький выпуск «Волчицы и пряностей» — рисунки тут же оказались позабыты. Угомонился дядя Витя только в гостиной, откуда в комнату Егора долго еще прорывались куски спора: