Михаил Бобров - Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

— … Если мысли — это импульсы по нейронам, значит резонанс биотоков явление строго научное.

— Хочешь сказать, и телепатия и телекинез возможны?

— Саш, ты как не Феномен изучаешь. В ходе совпадения частот…

— Чего с чем?

— Пока не знаю, но физически ничего невозможного нет в Призыве…

Дверь приоткрылась, и в комнату Егора просочилась девочка.

— Брат, не спишь?

— Не-а.

— Пойдем со мной мультики смотреть? Мне одной страшно!

— Так зачем ты их смотришь, если страшно?

— Интересно же!

— А чего ты советские мультики не смотришь? Там страшных нет.

— Как это нет? «Родила царица в ночь — не то сына, не то дочь», брр! Ужас, что детям показывают!

— А чем Дисней тебе плох? Принцессы там, Белоснежка, Русалочка?

— Русалочка овца тупая! Если бы она просто знала буквы, вся сказка была бы другой!

Алиса поежилась:

— Ну пойдем! Включишь на мониторе, а то в гостиной взрослые! Я же не умею.

Мультики Алиса признавала сугубо девчоночьи; но вот именно сегодня Егора это почему-то не напрягало. Конечно, если отца как обычно перед Новым Годом переведут на новое место, отвечать по дурацкому спору не придется. Всунув подаренный дядей Витей диск, Егор думал, что перед покупкой кота узнают, чего любят коты. А перед тем, как завести девушку, стоит, наверное, узнать, чего любят девушки. Отца спросить стоит. Мама — та сама придет и спросит. Сколько Егор ни пытался ее в этом опередить, не выходило. Мама всякий раз догадывалась о Егоровых бедах раньше, чем тот набирался смелости спросить.

Спор дурацкий! Дисковод и тот без ума не заведется, а тут — девушка.

Девушка запустила огрызок по высокой дуге в траву справа от дороги, по которой смирная лошадка тащила их двуколку.

— Наконец-то ты вщемился и в этот мир…

— Теперь жалею, — сказал парень, сидевший на облучке рядом. Перегнулся назад, в кузов тележки. — Подай монстролябию, она к тебе ближе.

Уравновесив прибор, парень отпустил стопор. Освобожденная стрелка перепуганно вжалась в самый верх шкалы. Девушка поджала губы. Потом неуверенно сказала:

— Посмотри еще в шизоскоп. Вдруг вчера просто место было неудачное?

Всмотревшись в окуляр поданного прибора, мужчина повертел головой:

— Мир-мозаика! Изюминок больше, чем булки. Тут все места ничуть не лучше.

— Танатометр искать?

— Не надо. И так страшно.

— Так почему тогда мы не забрали ее с собой?

Парень развел руками:

— Здесь она в единственном прыжке от дома. Если ее друзья придут за ней, то тоже сюда.

— Не показалось мне, что у нее много друзей.

Парень переложил вожжи в левую руку, правой почесал затылок:

— Умом я понимаю, что иначе не выкрутишься. А сердцем чувствую — хреновая получается история. Не скажут за нее спасибо. И не похвастаешься.

Девушка прислонилась к плечу спутника:

— Нас тут совершенно точно не хотят видеть. Капитан Категоричность идет по нашему следу.

Парень махнул рукой:

— Перетопчется. Он же сам сказал: «Заморачиваться сличением временных линий, склеивать в уме сюжетные линии и персонажей вообще неохота.» А чтобы вычислить, где мы в следующий раз появимся, много чего сопоставлять надо.

— А сейчас ты скажешь, что и у него есть хорошие свойства.

— Конечно. Чем хорош канон? В нем — как в привычном обжитом доме. Все на своих местах. Можно любую вещь взять, не глядя.

Девушка повозилась, устраивая голову на плече собеседника. Пробормотала в самое ухо:

— Что же нам не жилось? В четырех стенах не спалось? Что нас выгнало в ночь по высокой волне?

— Лично мне просто интересно. А у кого-то дом обжит и привычен — только пуст и нетоплен. Кому-то начальник приказал. Кого-то выжили родственники. И так далее.

— Так почему было не взять ее с нами? Неужели с нами ей было бы плохо?

— Что страшнее: заблудиться в порту? Или уплыть с кораблем неведомо куда?

Парень опять переложил вожжи.

— Мы же оставили ее не в диком лесу без помощи, и не на руинах — в городе. Сдали на руки людям, которые ей помогут, — запыхтел сердито:

— Один приговор от «Свидетелей Канона» у нас уже имеется. А приговоры не драгоценные камни, чтобы собирать их и потом у камина любоваться.

— Но ты хотя бы переводчик ей дал?

— Самый большой, самый лучший кристалл. Правда, всего на один язык.

— А что это было за учреждение? Городская управа?

— Нет. Это учреждение по поиску потерявшихся людей.

«Учреждение / управление / заведение для / ради поиску потерявшихся людей» — так перевел вывеску кристалл. Вывеска выглядела внушительно и впечатляла всех входящих; ее впечатлила также.

Под вывеской ореховая тяжелая дверь — сопровождающая гостеприимно распахнула створку и улыбнулась.

Делать было нечего — пришлось войти.

За дверью, впрочем, оказался небольшой вестибюль — светлый, сводчатый, нестрашный. Напоминающий Академию — там, дома.

Женщина-сопровождающая пригласила в следующую дверь, за которой уже открылся просторный светлый кабинет — величиной с учебный класс. Почти пустой — лишь посередине, под роскошной люстрой из миллиона хрустальных подвесок, размещался широкий, низкий стол правильной круглой формы. Во главе стола сидел седой, краснолицый мужчина в аккуратной одежде с разными нашивками; она легко поняла, что это военный. Слева от него помещался мужчина помоложе, черноволосый, в строгом черном костюме из великолепной ткани, прекрасно пошитом — но непристойно раскрытым под горлом, показывающим белоснежную рубашку на пуговках. Причем по крою отложного воротника становилось понятно, что это не небрежность — а местная мода. Женщина-сопровождающая носила точно такой же камзол, срезанный в никуда; и точно так же белую рубашку. Вместо юбки — брюки, которые, впрочем, для женщин тоже дозволены — но лишь на королевской службе, да на охоте. Брюки и обувь сидящих мужчин заслоняла серая столешница, у женщины брюки были короткие: выше мягких туфелек то и дело проскальзывала полоска кожи.

Женщина отодвинула стул — вполне обыкновенный, деревянный, хорошо подходящий к ее росту. Показала жестом — садись. И сама устроилась рядом, справа. Тут Военный и Щеголь согласно что-то сказали. Камень послушно перевел:

— Приветствовать. Здравствовать.

С каждым впитанным словом чужого языка камень переводил все лучше. Под конец короткой беседы никаких шероховатостей перевода уже не было. А началась беседа с обычного представления. Военный назвался — словно простуженный пес чихнул. Щеголь курлыкнул осенним аистом. Охотница прозвенела спущенной тетивой.

— Луиза Франсуаза де ла Вальер, — назвалась она в ответ. Трое хозяев стола завертели головами.

— Наверное, какая-то французская республика… — сказал Военный.