Михаил Бобров - Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

Жестом фокусника Егор сдернул платок с корзинки. Жить в переноске котенок отказался категорически: раз я соловецкий, так что — с рождения каторжник? И теперь стоял в корзинке, подобно герою-аэронавту, взирающему на твердь земную: с превосходством, и в то же время чуть опасливо.

Посмотрев наверх, котенок помахал правой лапкой с приметным белым пятнышком:

— Приветствую!

— Ой, у меня все-таки будет фамильяр!

— Я не волшебный, — несколько виновато пропищал котенок. — Я только сказки рассказывать умею.

— Ничего, Табита от зависти сдохнет!

Луиза протянула было руки, но вовремя отдернула:

— Мне же его ни взять, ни потискать! И в школе нельзя его держать. Пусть пока у тебя поживет?

Егор был готов к такому ответу:

— Кстати, вон мой дом. Зайдем? Я хотел тебя с родителями познакомить.

Луиза подумала. Нет, что с родителями — это хорошо. Это как бы намек, что планы кавалера не ограничиваются кувырканием на сене. С другой стороны, по здешним понятиям это почти помолвка — а надо ли ей помолвка? И уместен ли такой зять в семье ла Блан де ла Вальер? Придется разорвать обручение с де Вардами, что не пройдет бесследно. С другой стороны — ее пока ведь не вытащили, а времени уже прилично прошло, и самое главное — бог весть сколько времени еще пройдет!

— Не бойся, приставать не буду, — опять надулся Егор. — Посидим, чаю попьем. Что, у вас там и в гости уже не ходят?

Луиза посмотрела на котенка. Тот подмигнул и сделал ручкой. Дескать, не тушуйся!

В самом деле, дворянка что — не умеет вести себя в гостях?

— В гостях она, наружный только что докладывал.

Начальник Владивостокской Школы опять подскочил в кресле, но на этот раз действовал быстро и осмысленно, нажимая предусмотренные для подобных случаев кнопки. Кнопки отозвались звонками в помещениях охраны, щелчками ригельных замков на некоторых дверях и тревожным зуммером в штабе флота Тумана, отвечающем за северо-западный округ.

— Кто там у вас ближе? — прохрипел адмирал в трубку. — Да хоть Акаги, хоть сама Идзанаги — только быстрее! Улица… Дом… Квартира… Да, первый подъезд!

Подъезд оказался чистым, и это Луизу почему-то успокоило. Поднялись на третий этаж, Егор свернул направо, погремел ключами. Открыл дверь в прихожую, подождал, пока войдет Луиза. Вошел следом, обмел снег веником и то же самое сделал с ботиночками Луизы — она и пискнуть не успела. Подвинул тапочки — новые, ярко-зеленые. Пожалуй, слишком яркие… Тут кремовый гладкий пол, светло-золотистые обои. Пейзаж какой-то на стене: свет на него не падает, и потому картина не играет. Зачем тогда повесили? Ладно, три двери. Налево — кухня; она же, как правило, в здешних домах и столовая. Гостиная прямо. Направо коридорчик, там, наверное, другие помещения. Двери красивые: деревянные рамы и витражное стекло… Потолок белый, низкое зимнее солнце перечеркивает его сложными тенями от подвешенных светильников.

Больше Луиза ничего не успела рассмотреть, потому как Егор открыл дверь на кухню. Ну, она сдуру и вошла — не вякнули ни чутье, ни сердце-вещун!

Кремового цвета столик на тонких ножках, такие же полудохлые табуретки, шкафы с остекленными дверцами… А, не до шкафов!

Первый мужчина, сидящий за столом, спиной к входящим, и сейчас вполоборота к двери — немного полноватый, но запястья широкие, ладони-лопаты, пальцы-гвозди. Одет… Клетчатая светло-песочная рубашка навыпуск, синие грубые брюки, из мятых шлепанцев торчат босые пятки. Впрочем, и второй тоже в шлепанцах на босу ногу. Видимо, здесь так принято. Стоит напротив стола, спиной к шкафчикам с посудой. Брюки серенькие, никакие, свитер светленький, потертый, петли торчат. Сам высокий, худой. В очках. Глаза внимательные, умные, как и у первого. Женщину Луиза уже толком не рассматривала — незачем теперь.

— Луиза ла Вальер…

— Курсант ла Вальер, — с остановившимся взглядом сказал папа. — Я ее на комиссии в Школе видел. Егор… Не делай резких движений. Эта девочка может сквозь стену выйти.

— Так она из Школы?

— Да.

Парень посмотрел с очевидным недоверием. Луиза двинулась было уйти, но Егор схватил за запястья, и девушка — в ужасе, что могла бы что-то ему повредить — замерла.

Женщина тихонько сползла в обморок. Высокий медленно-медленно, как во сне, наклонился над ней. Открыл дверцу большого белого металлического шкафа, загремел маленькими бутылочками в поисках лекарства.

— Пожалуй, хорошо, что Алиска на уроках, — нарушил молчание здоровяк в клетчатой рубашке. — А это не она пришла?

Папа недоуменно прислушался к легкому скрипу открывающегося полотна; Егор тоже. Он-то помнил, что хорошо закрыл и замкнул входную дверь.

Дверь камеры грохнула.

— Номер икс-два-девять-два-пять-зеро, на выход! С вещами!

Есть, оказывается, общие культурные коды — и там, и тут. Может, в сытое время пиндосы говорили с братвой иначе. Но проклятое время не пощадило даже пиндостан — и образцовые капо внезапно заговорили с настораживающими нотками вологодского конвоя.

Сокамерники переглянулись, толкнули друг друга в тощенькие бока.

— Что, косцакен, возврат на родимые клюквы?

— Под клюквы, деревня. Под развесистые клюквы.

И негры обидно заржали.

— А у них есть клюквы?

— У них есть что хошь. По телеку же показывали. Как это? «Родина слонофф», вот.

— Цыц, чурки, — огрызнулся уходящий. — Молитесь своему джо, чтобы я не вернулся.

— Джа, а не джо.

— Джо. Неуловимый. Потому что нахер никому не нужен.

— Нет, чувак. Это ты очень сильно не прав. Ты обидел брата. Это не хорошо. Это…

Не давая негру накручивать себя и дальше, вызванный зек сильно толкнул сокамерника в цыплячью грудь, от чего тот сел на нары. Сам же повернулся и вышел прежде, чем остальные обкурки сообразили, что случилось. Так-то негры попались мирные. Немирных сейчас до камеры не доводят: убит при задержании, да и вся недолга. Поговаривают, что и дома нынче также. Или еще и покруче. Да пусть говорят: воровской ход сам Хозяин сломать не сумел, хотя ссучивал целыми лагерями… Вот этого сиделец представить не мог, сколько ни читал и ни слушал бывалых. Ну, одного сломать — для опытного кума невелика задача. Ну, опутать активом весь барак: вроде как жучков завести в муке, насрал — тут и они. Ну, ссучить угловых — их немного. Ведь углов только четыре. А всю зону — как?

Тут размышления зека прервал старший конвоя:

— Лицом к стене. Руки на стену! К досмотру!

Охлопали, ощупали. К важному кому-то…

Стой, какое к важному? С вещами!

С вещами — и шмон, как перед выходом за нитку. Это лишь одно может значить. Переводят. Куда? Господи, куда же? Хоть в Аризону, только бы не назад! Не для того же он трюмную воду пил, мореманам за провоз отдал последние зубы золотые — чтобы в родимой итэка срок мотать!