Дэвид Брин - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06

— Скажите это ему.

— Я же говорю, что разговаривал сам с собой.

— Идите в задницу вы оба. Заткнитесь и двигайтесь дальше. Скоро вас свалит газ, и мне вовсе не хочется растаскивать двух сонных ублюдков по каютам.

— Ну и ну! — сказал Брэди. — А ты знаешь, что при последнем опросе пассажиров больших лайнеров самый высокий балл за вежливость получила команда «Стеллы»?

— Ох, да замолкни ты.

— С чего это у тебя такой фиговый вид? Небось, из-за нее!

— Ведь это же всего-навсего книга, — ответил я.

— Да? Что ж, может, ты не помнишь, как ты себя чувствовал, когда выяснил, что она делает кое-что, что тебе не по нутру?

Неожиданно я пробился сквозь толпу. Мне хотелось выпить и я поглядел через бульвар, на столики у кафе Гриффина. Там было полно народу. Потом я увидел за одним из столиков одинокого Джейкоба Коэна, который что-то писал. Он снял очки, поглядел сквозь них на свет, протер носовым платком и опять надел. Мне не хотелось сидеть с Коэном, но после того, что произошло, выпивка была мне просто необходима, а за столиком Коэна были свободные стулья, так что я вошел. Он продолжал писать.

— Хорошее письмо получится, — сказал я, опускаясь на стул.

— А! Привет, Мэтт. — Он улыбнулся скользящей, загадочной улыбкой, а потом накрутил колпачок на ручку. — Просто записывал кое-какие мысли.

Официант был очень занят. Ему не хотелось подходить к столику, но я его все равно заставил, потому что глядел на него в упор.

— Странно, — сказал Коэн. — Неделю назад я не мог ни о чем думать. А теперь просто не успеваю записывать за собой. Это словно поток, Мэтт. Я начал работу над книгой.

— Мои поздравления, — ответил я.

— Спасибо. Разумеется, я некоторым образом обязан тебе…

Он оборвал себя прежде, чем успел сказать, чем именно он мне обязан. Побледнел. И я увидел Фрэнсис, которая шла через бульвар как раз к нашему столику.

— Вот это да! Привет, Мэтт! И Джейкоб. Вот удача, что ты придержал его для меня, Мэтт — я его с утра разыскиваю. — Она улыбнулась накрашенными губами и села.

— Я сижу здесь уже с трех, Фрэнсис, — с улыбкой ответил Коэн. — Ты же знаешь, я уже целую неделю сижу здесь днем и пишу.

— А, да. Я просто позабыла. Знаешь, Мэтт, Джейкоб наконец понял, что он не в состоянии работать у нас в квартире. Говорит, там воздух тяжелый. Ты же так говорил, да? Что там слишком много всяких тяжелых занавесок и ему не нравится, что рамы для картин слишком массивные. Разумеется, о том, что в рамах, он ни слова не сказал. Это его никогда не интересовало. Его интересует только то, что снаружи. Именно поэтому он больше беспокоится о том, где бы ему писать, чем о том, что именно он пишет. Разве нет, Джейкоб?

Коэн все еще улыбался.

— Я лишь хотел сказать, что там слишком жарко, Фрэнсис.

— А раз жарко, нужно выметаться из дому. Вполне разумно. Это можно понять. Только вот раньше он никогда не уходил в жару. Он всегда говорил мне, что любит жару. Понимаешь, в жару я как правило хожу потная. А он балдеет, когда я хожу потная.

Коэн все еще пытался улыбнуться. Фрэнсис поглядела на меня ясными глазами и продолжала:

— Он всегда говорил, что лучшая любовница — это потная любовница. А ему больше ничего и не надо.

— Фрэнсис…

— Вот так. Он меня все время спрашивал. Ты же помнишь, а, Джейкоб? Он спрашивал: «Ты моя любовница?» А я отвечала: «Да». Разве это было не потрясающе, Джейкоб? Это же так здорово — иметь любовницу. Особенно, если она потеет, как я.

— Фрэнсис, ради Бога…

— Не могу понять, при чем тут Бог. Вовсе незачем его сюда впутывать. А разве я возражала? Я готова была стать ему любовницей, лишь только он попросит. Но, понимаешь ли, у Джейкоба появились проблемы, потому что мы вроде как собрались пожениться. А раз уж мы поженились, то как же я Могу быть его любовницей? Никак! А Джейкобу любовница просто необходима. Он же мне говорил это много раз. Так что теперь он завел себе новую. Какую-то Чейз.

Странно было мне услышать об этом от нее. Почему-то я почувствовал себя легким, словно парил над креслом.

— Я лучше пойду, — сказал я. — Мне еще нужно закончить кое-какие дела в конторе.

Коэн поглядел на меня. Вид у него был больной. Я знал, что он хотел бы мне все объяснить, но говорить тут было не о чем, да и Фрэнсис с ним еще не до конца расправилась. Я поднялся и пересек улицу. У обочины я обернулся и увидел, что она наклонилась к нему и что-то быстро говорила. Потом оба они обернулись, чтобы поглядеть на меня, и я поспешил вниз по бульвару, через парк, в свою контору. Было уже поздно, в помещении оставалась одна лишь мадам Восг, ночной клерк. Она разбирала почту. Я поздоровался с ней, прошел навех, открыл сейф и достал копию дневника Бетт.

Я просматривал его, чувствуя себя разбитым и вымотанным. Какое мне дело до того, чем занимается Чейз? Не ее же вина, что Коэн в нее влюбился. В нее все влюблялись, у нее была эта способность — нечто вроде магнетизма — притягивать к себе людей. И совладать с собой она не могла. То, что и я влюбился в нее — тоже не ее вина. Может, она виновата только, что и сама в меня влюбилась.

Разумеется, ничего общего с магнетизмом тут не было. Но я придумал теорию, что Чейз может эти свои качества контролировать, и, что, если она на самом деле кого-нибудь полюбит, она просто выключит свой магнит, а раз уж она влюбилась в меня, то она выключит его из-за меня. Отличная теория. Вот только она свой магнит не отключила. Коэн запал на нее и прилип. И Чейз ничего не могла сделать. Нельзя иметь такой магнит, который притягивал бы один предмет и отталкивал все остальные.

Я зажег сигарету, лег и немного почитал дневник. Бетт влюбилась в помощника стюарда во втором классе. Она целые страницы исписывала, рассказывая, какие у него руки. Она верила, что по рукам человека можно многое узнать о нем. И щедро награждала стюарда самыми замечательными чертами. Она писала, что у него мужественные руки. Что он был очень дисциплинированным и до сих пор храбро переносил шторм, даже при том, что это его первый рейс и что он в первый раз так далеко от дома. «Он будет храбрым ради всех остальных, писала она. Это можно определить, потому что все пальцы у него почти одинаковой длины».

«Корабль трясло точно зернышко в автомате для жарки поп-корна», — писала Бетт.

Какое-то время спустя я начал задыхаться, в панике открыл глаза и увидел, что надо мной склонился человек с седыми волосами и бородой. Джордж Джонсон. Он сунул что-то мне под нос, от запаха меня так и подбросило. Я лежал на койке, в своей каюте.

— Поднимайся! — сказал Джонсон.

Голова у него замотана бинтом, сквозь который просачивалась кровь. Он был в черной хламиде с нашитым зеленым гербом: повозка с морскими звездами вместо колесных осей и двумя морскими коньками в упряжке. Вокруг толстой шеи обернуты нитки красных и зеленых бус — символ Марди Гра. Хламида перетянута ремнем, на котором висели фонарь и разрядник из тех, что носили сотрудники службы безопасности, чтобы подгонять пассажиров. А за плечом у него была винтовка. Голова у меня начала проясняться, я понял, что «Стеллу» больше не качает.