Филипп Дик - Дублер президента

— Ладно, по крайней мере хоть не смещен, — криво улыбнулся Брискин. — Он почувствовал, как наваливается усталость. — Я рад, что эта машина опять работает. Значит, мы возвращаемся к прежней стабильности. Такую ситуацию мы можем использовать.

— Что же ты будешь делать, Джим-Джем? — спросил Эд. Вернешься к «Рейнлэндер биэр» и «Калбест электроникс» на прежнюю работу?

— Ну уж нет, — прошептал Брискин. — Только не это. Они не в состоянии убрать меня из политической жизни, а я не смогу выполнить приказ Юнисефалона — рано или поздно я заговорю опять, чем бы это мне ни грозило. И, держу пари, Макс также не подчинился бы — человек не в силах терпеть такое от машины.

«Возможно, — подумал Брискин, — я не просто подчиняюсь приказу, но и оспорю его в суде. Ведь я могу действительно возбудить встречный иск: истец — Джим Брискин, ответчик — Юнисефалон 40-Д. — Он улыбнулся. — А раз так, мне понадобится хороший адвокат. На порядок выше, чем Леон Лэт, главный юридический советник Максимилиана Фишера».

Он подошел к стенному шкафу, взял пальто и оделся. Предстоял долгий путь на Землю из этого богом забытого места, и он хотел отправиться поскорей.

— Ты окончательно решил не возвращаться на радио? — спросила Пегги. — И даже не закончишь передачу?

— Нет, — ответил он.

— Но если Юнисефалон снова испортится, что тогда? Кто выйдет в эфир? Разве можно, Джим, сдаваться без боя? Не могу поверить, что ты оставишь нас.

Он придержал дверь студии:

— Ты же слышала — мне было велено заткнуться.

— Нельзя прекратить передачу, — настаивала Пегги. — Неужели ты забыл, что наши слушатели ждут? К тому же, если ты не выступишь, твое место займет кто-то другой …Смотри, смотри, Юнисефалон опять отключился. — Действительно, экран снова стал темным, лишеннымдвижения и света.

— Ты знаешь не хуже меня, — добавила Пегги, — что этотвой долг.

Брискин взглянул на Эда:

— Мы опять в эфире?

— Да. Пока Юнисефалон не включится, — Эд указал на студию, где были установлены телевизионные камеры и осветительная аппаратура. Больше он ничего не сказал — они понимали друг друга с полуслова.

Не снимая пальто, руки в карманах, Джим Брискин вошел в поле зрения камер, улыбнулся своей неотразимой улыбкой:

— Полагаю, друзья, вынужденный перерыв окончен. Итак, продолжим.

Шум записанных на пленку голосов — этим занимался Эд — нарастал, и Джим Брискин поднял руки, призывая несуществующую аудиторию к молчанию.

— Кто знает хорошего адвоката? — неожиданно спросил он. — Если да, то пусть сообщит нам как можно скорее — пока ФБР не добралось до нас.

Выслушав сообщение Юнисефалона, Максимилиан Фишерошеломленно взглянул на кузена:

— Поперли меня.

— Точно, Макс, — сочувственно вздохнул Леон. — Похоже, что так.

— Да и тебя заодно, — рявкнул Макс. — Взашей продли. Раз — готово. — Он скрипнул зубами. — Смещен. До чегообидно звучит. Разве нельзя было сказать — шел в отставку?

— По-моему, у него просто такая манера выражаться утешил Леон. — Да брось, Макс, не огорчайся, помни о своем сердце. К тому же дублером-то ты остался, а по здешним меркам это первоклассная работа. Выкинь неприятности из головы — тебе еще повезло.

— Пожрать-то мне хоть дадут спокойно? — спросил Макс, устанавливая перед собой поднос с едой.

Аппетит его начал улучшаться, как только все кончилось; он выбрал сандвич с салатом из цыпленка и откусил большой кусок.

— Еда пока еще моя, — заявил он с набитым ртом. — Раз мне здесь жить, то питаться-то надо, правда?

— Конечно, — подтвердил Леон, вспомнив, что он все-таки юрист. — Так записано в контракте, который заключил профсоюз с конгрессом, помнишь? Мы же бастовали не зря.

— Хорошее было время, — элегически вздохнул Макс. Он доел сандвич и принялся за гоголь-моголь с вином. Ощущение, что больше не нужно принимать ответственные решения, было, что и говорить, приятным. Он испустил блаженный вздох и откинулся на подушки.

И тут ему в голову пришла мысль: «А ведь в каком-то отношении мне нравилось принимать решения. Это доставляло мне… — он поискал нужное слово, чтобы определить ощущение, которое он не испытывал раньше. — Это было… Удовлетворение — вспомнил он. — Вот что это мне доставляло. Чувство, что ты при деле». Он уже начал скучать без этого ощущения — в душе пусто, жизнь потеряла интерес.

— Леон, — осенило его, — а ведь я мог бы побыть президентом еще целый месяц. И мне бы это нравилось Понимаешь меня?

— Мне кажется, что да, — отозвался Леон.

— Да ни черта ты не понимаешь, — с досадой махнул Макс рукой.

— Я стараюсь, Макс, честное слово.

— Мне бы не позволять этим парням-инженерам чинить Юнисефалон, мне бы потянуть время, не давать разрешения месяцев еще шесть.

— Что об этом жалеть, — вздохнул Леон. — Поезд-то ушел.

«Разве? — подумал Макс. — А ведь что-то может опять случиться с Юнисефалоном 40-Д. Например, авария…»

Он задумался, уплетая кусок яблочного пирога со здоровенным ломтем сыра. Он знал кое-кого, кто занимался такими деликатными делами, — есть такие ребята, есть, за хорошие бабки что хочешь сделают.

«А что, может же президент опять сломаться, — подумал он. — Как-нибудь ночью, когда все спят и в Белом доме бодрствуют только двое: я и Он. Опыт, как-никак, уже есть — пришельцы показали, что сделать это, в сущности, не так сложно».

— Смотри, Джим-Джем опять в эфире, — позвал Леон, показывая на экран телевизора, где возник знаменитый рыжий парик: как всегда, Брискин был остроумен и одновременно глубокомыслен.

— Ты только послушай, — восхитился Леон. — Шутки шутит над ФБР! Можешь представить кого-нибудь, кто шутил бы в такой ситуации? Ничего этот парень не боится.

— Не мешай, — ответил Макс. — Я думаю.

Он протянул руку и осторожно выключил звук — такие дела надо обдумывать в тишине…