Сергей Васильев - Туда, где ждут тебя... [СИ]

Я уйду молча. Лишь ветер будет свистеть и просить поиграть с ним. Злой, бездушный ветер.

Это всего лишь страх. Надо забыть о нем, свыкнуться с тем, что должно произойти. Оттолкнуться, расправить руки и лететь, лететь… Все десять ударов сердца.

Кто-то держит меня. Не отпускает, вцепившись в плечо. Я смотрю вправо. Я удивляюсь. Голые пальцы.

Это человек держит меня.

И первая мысль: «Как же они наносят краску, если им не на что ее наносить? Как определяют клан, к которому принадлежат? Как же неудобно жить им без наружного покрова, скрывающего твои мысли и чувства? Как сложно быть человеком…»

Я поворачиваюсь и смотрю в голое лицо. Хотя… Я не прав. Если внимательно присмотреться, то и на пальцах, всё еще не отпускающих меня, и на лице растут тонкие редкие шерстинки — память о том, от кого они произошли. На верху же головы, как и у всех людей, этой шерсти много. Она лежит неровными прядями и волнами, закручиваясь в разные стороны. И, как почти у всех людей, она темная и однообразная.

— Стой! — говорит человек.

Я жду, что он еще хочет сказать. Ведь не так просто человек остановил прыжок приобщения к духам. Может, мне предстоит иная судьба? Нет. Эту мысль, которая пробирает безумной радостью, надо загнать глубже и не давать ей воли. Те, кто ушел — ушли. Им нет пути назад.

— Почему ты стремишься умереть?! И почему вы не остановите его?! — гневно продолжает человек, обращаясь ко всем вокруг, с укором смотрящим на него.

— Человек. Ты лишний здесь, — бесстрастно говорит Чтец душ. — Уходи. Не мешай тому, что должно свершиться.

— Не-е-е-т. Я останусь. Уйдете вы. Вы все. Теперь это мое место.

Да, такие речи не для наших старейшин, у которых даже перья покрыты мхом от старости: весь ствол до очина. Никакой краской не заглушишь, всё равно зелень лезет. Как и их упрямство. И всё, что не так, как они хотят, отметается сразу. Они даже не думают — с чего бы человеку говорить такие слова. Вдруг, в чем-то он прав? И нам всем придется уйти отсюда.

Люди считают, что бумага дает им право на многое. У нас нет бумаг. Но и скалы, и ветер, и даже небо помнят, что это место наше. Всё, куда упал наш взгляд, всё, что мы видим вокруг, — наше. За теми вершинами — уже чужое. Это знают все. Но не люди.

Если раньше они лепили свои жилища вдоль моря, то теперь пришли сюда. И собираются выгнать нас. Нам некуда идти — это понятно всем. Так что уйти придется человеку. Но уйдет он не с пустыми руками: люди никогда не уходят без добычи. Но этот раз добыча — я. Здесь выбор прост: отдать никому не нужного возмутителя незыблемого или скалу приобщения к духам. Цена ухода мала. И только я знаю — человек вернется.

Они всегда возвращаются.

Если кто-нибудь думает, что я предпочел бы спрыгнуть со скалы, — он ошибается. Конечно, я радовался избавлению от смерти. Конечно, был напуган неизвестностью дальнейшего. Неизвестность всегда пугает больше. И могу спорить: человек впервые видел грейпа и не понимал, чего ждать от этой встречи. Возможно, он боялся не меньше меня. Возможно. Но ведь что-то заставило его остановить мой прыжок и пойти против многих. Он же не мог знать, что его не убьют тут же за святотатство.

Это не мои мысли. Это мысли его, человека. Сергея. Таково его имя.

Мы сидели у бездымного костра, и Сергей рассказывал и рассказывал, ничего почти не спрашивая. А если спрашивал, ответы мои были уклончивы. Я слушал.

Странна жизнь людей, прилетевших к нам в металлических кораблях и прилетающих каждодневно. Они прилетают к морю. Им нравится здесь: вода теплая, климат умеренный, нет штормов и затяжных дождей, нет зимних холодов. Поэтому внизу их всегда много. Но никто не поднимается вверх, на скалы: люди не могут жить на них. Им нечего делать на голых камнях.

«Так почему же, — спросил я Сергея, — почему пришел к нам ты?»

Я узнал, что он не собирался делать этого. Узнал о его жизни. Узнал, что заставляет его делать невозможное. Не знаю — осознаёт ли это он сам. Кажется, ему всё равно. Он не хочет вспоминать, но всё равно — помнит. Ему нужно спокойствие, найти которое невозможно.

— Зачем ты остановил меня? — спросил я.

— Я видел неправильность. Чуждость какую-то. Не знаю, с чем сравнить, чтобы ты понял.

— Не сравнивай, говори, как есть. Я понимаю тебя, хотя ты и говоришь через коробочку. Все люди говорят так.

— Ну, хорошо. Прилетел я на Грейптадор еще вчера, ознакомился с планами, на которых участки разбиты и полез в горы. Полез, это так, для красного словца. На самом деле меня флаером закинули на ровную площадку и обещали забрать дня через три, когда я их вызову. Если не вызову — они сами прилетят, проверят, что я, да как. Еды оставили, снаряжение походное, топливо для костра, — Сергей кивнул на пламя. — Я посидел и вверх отправился: снимки снимками, а вживую оно всегда по-другому выглядит. Вот так и вышел на вас. На грейпов. Понимаешь, никто не будет за просто так в пропасть прыгать. Ни у нас, ни у вас. Не принято это у разумных. Будь они в чешуе, шерсти или перьях, как ты. Жить всем хочется. Ну, может, и не всем, но ты явно хотел. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Всё так. Но я не понял о планах людей.

— Планы? Они колоссальны. Привлечь как можно больше людей на планету. Заработать как можно больше денег. Выжать из Грейптадора всё, что он может дать и сверх того. Вряд ли президент нашей компании в курсе, что здесь живут разумные. Он просто купил по дешевке никому не нужные обрывы со скалами. Я даже не знаю — у кого именно.

— Это наши скалы. Их нельзя купить.

— Вам надо говорить не со мной. Но — можно. И они куплены. Теперь я буду строить здесь дома.

— Дома? Ваши человеческие дома? Даже я понимаю, что это невозможно.

— Я покажу, — ответил Сергей.

Это было странно и просто.

Он доставал из своего мешка зеленоватые камни, клал на скалу, садился рядом и смотрел. Первый раз мое сердце отсчитало шестьдесят четыре удара, прежде чем начал расти дом. Что вырастет именно дом — я еще не знал. Но он рос, как выбирается из морской расселины головоногий, выставляя щупальца с присосками, неторопливо оглядываясь в поисках добычи или опасности. Убедившись, что всё спокойно, что добыча не обращает на него внимания, а опасности не предвидится, головоногий прыгает вперед, отталкиваясь задними щупальцами, а передними жадно хватая добычу. И замирает. Он сделал то, ради чего ждал.

Точно так же дом полз по скале, спуская вниз и в стороны отростки, впиваясь в каменный склон, растворяя его и вырастая. Развернувшись вширь и укрепившись на обрыве, дом почти сразу выбрасывал вверх этажи: несколько ярусов, поддерживаемых изогнутыми резными колоннами, свитыми в пружины. Стены его оживали рельефами необычных животных, прорастали невиданными листьями и стеблями. Живой камень. Живее наших деревьев, которые за год вырастают на ладонь, а за десять лет — в рост человека. Медленно и незаметно корни впиваются в трещины, проталкиваются глубже и глубже и разрушают горы.