Виктор Ирецкий - Наследники [Роман]

Почему, — скажу потом. Сначала о сюжете.

Он прост и сложен. Пруссия отрезала Шлезвиг и Гольштинию, маленькая Дания стала еще меньше. В сердце Ларсена проснулся протест. Нужно что-то сделать, что-то сотворить, кому-то отомстить. У творчества, как и отомщения, играет воображение. Они питаются фантазией. И в лице чудаковатого инженера Трейманса Ларсен неожиданно находит указание пути: течение Гольф-стрема можно разбить, — пусть безжалостно замерзает Европа! Устроить волнорез, построить остров, создать твердь среди океана, — тупоугольный треугольник, обращенный своим острием к Флориде. Об этот остров ударится течение, — ударится и разобьется. И тогда Гренландия зацветет.

План грандиозен, а Ларсен слишком трезв и практичен. Но крупные планы, большие мысли, смелые проекты имеют таинственную и покоряющую власть. Мир принадлежит любви и фантастике.

Отныне все мысли Ларсена направлены в эту сторону, на осуществление грандиозного проекта.

Еще одна случайная встреча — и фантазия получает реальные очертания. На пароходе Ларсен столкнулся с Фаринелли. Будто самой судьбе было угодно, чтоб беседа наткнулась на таинственную работу полипняков, вырастающих на окаменелых группах бесчисленных поколений кораллов, строящих в глубине морей свои причудливые сооружения — символ человеческих трудов и дел, бессознательно развивающихся и ширящихся в исторической преемственности.

Итак, путь найден. Надо действовать.

Ларсен осуществляет первый опыт, — его продолжают потомки. И на всем протяжении романа, из поколения в поколение, переходя от отцов к детям, тихо, в большом секрете, начинает свершаться странная и дерзкая мечта, захватывая мысль, дни, работу мужчин, женщин, вовлекая в свой круг и русских, захваченных этим гипнозом целого рода.

С самого начала угадывается финальная катастрофа. Развязка должна быть печальна. Последний Ларсен, Георг, сходит с ума, сраженный осуществившейся мечтой, возгоревшейся войной между Европой и Америкой из-за отведенного Гольфстрема, страшными обвинениями, павшими на его голову «врага мира», растерянный и оскорбленный в своей любви к предательнице Карен Хокс.

Вместо торжества победителя, свидетеля осуществленной мечты, пришло одинокое безумие, сбылось древнее предостережение: «И сказал ему Господь: вот земля, о которой я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: “семени твоему дам ее”. Я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но в нее ты не войдешь. И умер там Моисей, раб Господень».

Так случилось и тут. Тот, последний Ларсен, кто уже мог вступить на эту землю, как победитель, погиб. Тот, первый Ларсен, кому воздвигли на гранитном цоколе памятник, украшенный золотой надписью, его не увидел. Произошел акт великой несправедливости. В своей жестокости жизнь и на этот раз оказалась нелогичной, забыв усилия целых поколений, не оценив ни трудов, ни затрат энергии, ни напряжения мозга, ни пламенной преданности великой мечте.

И по этому поводу стоит поговорить о нелогичностях, их роли в действительности и в романе.

По всем его страницами разлита как раз строгая и точная логичность. Весь характер дарования В. Ирецкого тоже очень логичен. Он глубоко верит в силу последовательности. Только поэтому можно было решиться выбрать такую трудную тему.

Ее главная трудность — во внешнем однообразии. Чтобы на протяжении сотни страниц следить и вести беспокойное читательское внимание за неторопливым развитием темы и замысла, нужно хранить в своей душе большие упования на неутомимость этого читателя, с одной стороны; на его постоянную заинтересованность в логике, с другой; на свою собственную силу захвата — в-третьих.

В конце концов, романисту это удалось. Скука здесь не расселась по креслам, и ее страшного лица не чувствуешь ни в одном, даже затененном углу.

И все-таки, здесь несомненное преодоление. В. Ирецкий преодолевал основную ошибку своего романического плана. Ему удалось оседлать и взнуздать логику. На этот раз она его вывезла. Скажем прямо: это — случайность, притом несправедливая и даже противоестественная.

Вот в чем здесь сейчас же надо признаться.

Сама жизнь может быть и особенно всегда кажется логичной. Этот вывод делается нашим умственным аппаратом, т. е. нашей формальной логикой, желающей найти и в цепи жизненных случайностей какую-то заманчивую последовательность. Так совершается акт нашего самоутешения. Этим удовлетворяется наша потребность в некотором порядке и вера в то, что он действительно существует.

Совсем иные задачи должен бы преследовать романист. Для него существуют другие утешающие радости. И для себя, и для своего читателя он должен искать радости не логики, а внезапности, неожиданности, сюрпризов.

У Тургенева Пигасов говорит, что, по логике женщин, дважды два не четыре, а стеариновая свеча. Но такому умножению должен научиться каждый романист. Только это отличает его от фотографического изобразителя.

Словом, в самой жизни все части разбросаны, растрепаны и разъединены. Они лежат и существуют в беспорядке. Во имя успокоения и обольщения самих себя, мы их выравниваем и выстраиваем в логические ряды, и, пораженные неожиданным следствием, отыскиваем его простую и ожидаемую причину.

Совершенно обратное должно происходить в романе.

Тут все части, все главы, все отдельные эпизоды сведены в образцово построенные группы, весь план создан гармонично, в полном соответствии, в полном архитектоническом равновесии своих сторон и деталей.

Логика может быть удовлетворена.

Но внутри романа должны происходить неожиданные и соблазнительные чудеса, должна царить нечаянная радость, волновать капризная нелогичность, светить не истина «четырех», а мигающий и греющий свет стеариновой свечи.

Это почувствовал и сам В. Ирецкий.

Вторая часть романа совершенно не похожа на первую. Ровный ход логического повествования, этот ряд биографий, вдруг сменяется нетерпеливым и быстрым темпом разгорающегося рассказа о неожиданных делах, неожиданных происшествиях, неожиданных страстях, приводящих к неожиданной развязке.

Роман начинается во второй части.

Первая — пролог. Здесь только устанавливаются цели, здесь вычерчивается лишь план. Все истинно романическое дальше: влюбленная увлеченность Ларсена опереточной певицей Хокс, внезапное известие от Свена, путешествие в Америку, великолепные видения айсбергов, побег и предательство Карен, крах фирмы, отъезд Ларсена, война Европы с Америкой, конец коралловой мечты, создание гениальной книги о таинственной работе многих поколений, чтоб отвести Гольфстрем, неизлечимое безумие главного героя, самоубийство Магнусена и т. д., и т. д.

Охваченный пыланием, увлеченный разнообразием тем и лиц, разгораясь в своем спешном ходе, к концу роман заторопился, забунтовал, заиграл красками, заулыбался в своем интригующем вымысле, расстался с логичностью, разодрал все свои занавеси, перевернул мебель и, счастливо забыв последовательность, как-то нервно, как-то сладко развернулся и затрепетал скупым блеском, — обычным блеском В. Ирецкого, сухой и, в то же время, отчетливой ясностью, чуть-чуть сумеречными тонами, стальными и багряными, тихими тонами осени, когда реют очаровательные сказки, очаровательные дни, и их не разрушают даже самые скорбные, самые мрачные афоризмы о женской душе, о напрасных жертвах любви, о всем не вечном на земле, о тайне и человеческом безумии, и еще о том, что нет справедливости и нет наград ни за труды, ни за мечты, если б их хранили и взращивали даже целые поколения, нет наград и за жертвенность.