Грег Иган - Вечное Пламя

Утром сборщики голосов посетят каждую ферму. И пренебречь своим долгом избиратели не смогут, какими бы ни были их оправдания – как бы сильно они были заняты, больны или безразличны к результатам выборов. Эрминио бы добился исключения из списков имени Тамары, но как помешать сборщикам встретиться с его сыном? Он мог бы сказать, что у Тамаро есть дела где-нибудь еще, и что он проголосует в другой части горы – но тогда к концу дня недостающий голос обнаружат, объявление результатов голосования будет отложено, а поисками жалкого уклониста займется все население Бесподобной . На родной планете люди платили деньги за право войти в Совет – и если историки заслуживали доверия, то подобного звания еще не была удостоена ни одна женщина. Тамаре с трудом верилось и в это, и в еще более несуразное следствие: когда Бесподобная вернется, за четыре года ее отсутствия ситуация, скорее всего, останется без изменений. Впрочем, так это было на самом деле или нет, подобная идея сама по себе звучала настолько оскорбительно, что благодаря ей выборы приобретали дополнительный вес. Неявка на выборы была бы воспринята как согласие с тем, что в старых порядках не было ничего предосудительного.

Тамара закрыла глаза, желая, чтобы ночь как можно скорее подошла к концу. Ее сокамерник ни за что не сможет проскользнуть мимо нее, а его постыдная оплошность вскоре привлечет к ним обоим все внимание, которого она только могла желать. Через день-два ее злоключениям настанет конец.

Если, конечно, подпись Тамаро не была подделана. В роли местных сборщиков голосов будут выступать соседи, которые узнали бы его в лицо, но проголосовать можно было и в какой-нибудь отдаленной части Бесподобной , где не будут знать ни Тамаро, ни его самозванца. После этого лже-Тамаро мог вернуться в свой привычный район, чтобы проголосовать за самого себя, и количество голосов бы идеально сошлось. Эрминио не смог бы провернуть такую махинацию сам – разница в возрасте была бы слишком очевидной. Но если бы ему удалось подкупить молодого сообщника и научить его, как скопировать подпись своего сына, исполнить подобный план было бы не так уж сложно.

Ежась, Тамара поднялась на ноги. Ее долгое дежурство у двери прошло впустую. Никто не шел к ней на помощь; она была мертва для своих друзей, мертва для сборщиков голосов, мертва для всей горы. Ей следовало бы приступить к раскопкам фермы в первый день своего заключения и обследовать каждую квадратную поступь в поисках ключа Тамаро – или какого-нибудь инструмента, забытого ее дедом, или же секретного люка, оставленного бригадой строителей. Да что угодно было бы лучше, чем впустую тратить отведенное ей время на эти выдумки.

Она подошла к двери и провела рукой по холодной твердолитовой поверхности. Уже в дюжинный раз она отращивала тонкий палец и пыталась просунуть его в замочную скважину, однако пружинные ограничители, расположенные между сувальдами замка, были слишком острыми. Проблема была не в боли; если бы она продолжила свои попытки, ограничители бы просто отрезали часть ее плоти, какой бы твердой она ни была. Вероятно, она бы смогла открыть замок, будь у нее подходящий инструмент, но само по себе ее тело справиться с этой задачей не могло.

За исключением единственного входа ферма была герметично запечатана. Даже воздух в системе охлаждения не проходил сквозь само помещение, а двигался по закрытым трубам, проложенным глубоко под полом, чтобы предотвратить передачу болезни между растениями. Она не могла прожечь стены лампой, не могла прорубить дорогу с помощью коcы. А окружавший ее камень был слишком толстым, чтобы ее крик могли расслышать соседи.

Эрминио не собирался тайком возвращаться на ферму, чтобы угодить в засаду. А Ада и Роберто не собирались спасать ее, заручившись поддержкой команды строителей с пневматическими дробилками наперевес. Единственным выходом был ключ. А единственным способом заполучить ключ был Тамаро.

Нашла она его только под утро. Когда на полях стали закрываться красные цветки пшеницы, она увидела Тамаро, который поднялся из укрытия под их развернутыми бутонами, чтобы осмотреться в поисках убежища получше.

Услышав ее приближение, он скрылся между стеблей, но она перешла на четвероногую походку, чтобы сравняться с ним в росте, и стала преследовать его во мраке светящегося мха. Растения отзывались шуршанием на каждое прикосновение, поэтому двигаться бесшумно ни один из них не мог, однако у Тамары было преимущество в скорости. Ее удивляло, почему Тамаро не останавливался, ведь тогда его бы не было слышно, и это дало бы ему преимущество; возможно, он считал, что вначале нужно увеличить между ними дистанцию, и только тогда у него появится реальный шанс потеряться из виду.

Пока Тамара пробиралась между стеблями, их неустанный шелест должен был помешать ей расслышать похожие звуки, однако зигзагообразные движения Тамаро отличались особым ритмом. По звуку она могла засечь каждую смену направления, едва заметную паузу перед тем, как он отклонялся в сторону. Ее осенило, что раньше они уже играли в эту игру. Это было больше дюжины лет тому назад. Тогда он так и не научился от нее убегать; это никогда не имело особого значения.

Тамара уже почти видела его – или, по крайней мере, видела впереди упругую отдачу пшеничных стеблей, темнеющих, когда они на мгновение сбивались вместе, и снова светлеющих, когда в открывшееся между ними пространство проникал моховой свет. Она знала, куда будет направлен его очередной зигзаг, и со всех ног рванула ему наперерез.

Боль обожгла ее левую переднюю ногу. Она отпрянула и остановилась в тот момент, когда перед ней на землю упали стебельки, аккуратно скошенные по дуге.

– Стой, где стоишь, – предупредил ее Тамаро.

– Я просто хочу поговорить, – сказала она. На фоне окружавшей их тишины она слышала, как дрожит Тамаро. – Что ты собираешься делать? Порубить меня на куски?

– Если придется, – ответил он. – Не думай, что я не стану себя защищать.

Он был в ужасе. Тамара думала, что не причинила ему особого вреда, когда распустила руки в прошлый раз, но он, скорее всего, почувствовал, насколько близка она была к тому, чтобы совершить кое-что похуже. Ей хотелось жужжать от радости, но вместо этого она зарокотала от печали и стыда. Они оба боялись за свою жизнь от руки друг друга. Как же до такого дошло?

Тамара взяла себя в руки.

– Я не собираюсь причинять тебе вред, – сказала она. – Нам нужно поговорить. Нужно все исправить. – Она заметила красную вспышку света, когда он поднял косу, держа ее наготове, если она решит приблизиться. – Прошу тебя, Тамаро.

– Я не могу тебя выпустить, – сказал он. – Я попаду в тюрьму. И Эрминио тоже.