Сергей Лукьяненко - Операция «Вирус»

Воспоминание омрачило настроение Саула. Разумеется, тот славный, хотя и лысый как колено, парень не ожидал подвоха. Бывший заключенный № 819360 подкараулил его в парке, предварительно убедившись, что опечатанный пластиковый контейнер со скорчером находится у парня под мышкой. Один точный, отключающий сознание удар в шею – и всё. Парень обмяк, Саул с трудом удержал тяжеленное тело от падения. Доволок его до ближайшей скамейки, включил сигнал экстренного медвызова на радиобраслете и спешно ретировался. На выходе из аллеи Саул оглянулся и увидел белый «Огонёк» с алым крестом на борту, снижающийся над пустующей детской площадкой. Вскоре парень оклемается, и никто не станет укорять его за потерю скорчера, но с той поры совесть грызла Саула не переставая. А от неё не убежишь…

«Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк. Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймёте. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте своё дело, а я уж доделаю своё. У меня ещё целая обойма. Иду. Прощайте. Ваш С. Репнин».

Мысленно повторяя собственную записку, Саул поднял «рамфоринх» и низко повёл над лесом. Руки не слушались, и он включил автопилот. Лететь недалеко, до ближайшего аэродрома. А там нужно лишь пересесть на пассажирский стратолёт.

Только бы не заметили, как мне плохо, – подумал Саул. – И не только от этого дурацкого гриппа… Ведь ничего не сумел и опять сбежал, как последний трус… Ладно, у меня ещё целая обойма… Главное, чтобы хронополе было. Как он там сказал: «Нажмите на тёмную кнопку. Это будет сигнал для нас. Мы создадим пассивное поле, а вы уж сами решайте – активизировать его или нет…» «Кто это „мы“»? – спросил Саул, уверенный, что видит бредовый сон. И получил ответ: «Группа Сопротивления».

Вертолёт сел на пассажирскую площадку, едва не задев хвостовым винтом прожекторную мачту. Ночь набухла дождём. Прикрыв голову портфелем, Саул побрёл к чёрной блестящей ленте эскалатора, убегающего в глубь посадочного терминала. Беглецу опять повезло: информационное табло извещало, что рейс № 365 отбывает через десять минут. Пассажиров было мало. Саул занял свободное кресло и сразу же уткнулся в иллюминатор. Объявили старт. Едва ощутимая вибрация прошила корпус стратолёта. Кресло Саула медленно запрокинулось. За иллюминатором развернулась и канула во мглу величественная панорама ночного города. Стальной лентой обвивала его река.

Прощай, Ленинград, – подумал Репнин. – Прощайте, мальчики. Надеюсь, вы всё-таки поняли, что с фашистами надо драться. Где бы они ни находились…

Заключённый № 819360 лежал ничком, уткнувшись лицом в липкую грязь, у обочины шоссе. Правая рука его ещё цеплялась за рукоятку «шмайссера» [1] Этот эпизод придуманной нами реконструкции биографии Саула мы без всяких купюр и изменений позаимствовали из повести А. и Б. Стругацких «Попытка к бегству». ( Авт .) .

– Кажется, готов, – с сожалением сказал Эрнст Брандт. Он был ещё бледен. – Мой бог, стёкла так и брызнули мне в лицо…

– Этот мерзавец подстерегал нас, – сказал оберштурмфюрер Дейбель.

Они оглянулись на шоссе. Поперёк шоссе стоял размалёванный камуфляжной краской вездеход. Ветровое стекло его было разбито, с переднего сиденья, зацепившись шинелью, свисал убитый водитель. Двое солдат волокли за подмышки раненого. Раненый громко вскрикивал.

– Это, наверное, один из тех, что убили Рудольфа, – сказал Эрнст. Он уперся сапогом в плечо трупа и перевернул его на спину.

– Крайцхагельдоннерветтернохайнмаль, – сказал он. – Это же портфель Рудольфа!

Дейбель, перекосив жирное лицо, нагнулся, оттопырив необъятный зад. Дряблые щёки его затряслись.

– Да, это его портфель, – пробормотал он. – Бедный Рудольф! Вырваться из-под Москвы и погибнуть от пули вшивого заключённого…

Он выпрямился и посмотрел на Эрнста. У Эрнста Брандта было румяное глупое лицо и блестящие чёрные глаза. Дейбель отвернулся.

– Возьми портфель, – буркнул он и горестно уставился вдаль, где над лесом торчали толстые трубы лагерных печей, из которых валил отвратительный жирный дым.

А заключённый № 819360 широко открытыми мёртвыми глазами глядел в низкое серое небо.

По-прежнему здесь пахло смертью и старым, ржавым железом. Железом по большей части уже не способным убивать, но всё ещё поджидающим в лесных зарослях свою жертву. Мутно белело полуденное небо Саракша, на броне вездехода было жарко, и в кабине вездехода тоже было жарко, и Федя Скворцов (он так и представился: Федя, хотя было ему на вид за шестьдесят) то и дело отвлекался от руля и ветрил, чтобы в который уж раз смахнуть рукавом пот со лба и приложиться к фляге с водой, и вода тут же выступала на его лбу капельками пота, которые снова надо было смахнуть… Благо дорога всё больше прямая, почти без виражей. Хорошо знакомая дорога.

Боже мой, ведь столько лет прошло! И что здесь изменилось? Впрочем, кое-что изменилось. Вот радиационный фон заметно снизился, сказал Федя Скворцов, причём – усилиями ихнего Экологического комитета. Может быть. Всё может быть. Но скорее всего – естественное снижение.

А ещё обширные лагеря для воспитуемых по эту сторону Голубой Змеи преобразованы в полевые клиники для душевнобольных. Последствия лучевого голодания. Каковое голодание, мысленно дополнил я, в свою очередь, – последствие атаки на некий Центр некоего террориста Мака Сима…

Это уже после моего убытия на Землю, подумал я. Лучевое голодание отшибало мозги не сразу. После короткой «ломки» обычно наступала длительная ремиссия, но потом приступы повторялись всё чаще, год за годом, и, наконец, психика не выдерживала… Особенно страшно – у детей. Массаракш-и-массаракш.

О да, конечно, воспитуемые, вернее, излечаемые нынче содержатся в гораздо лучших условиях, и никто не гоняет их на расчистку трассы. Потому что теперь это – часть лечебного процесса. Трудозаместительная адреналин-терапия, и только в периоды умственного просветления. Во всяком случае, начальник Службы полевых клиник, светило психиатрии, академик Алу Зеф… Вы ведь, Максим, кажется, с ним были знакомы? Почему – были? Ах, нет, он жив и здоров, это я неудачно выразился, поправился Федя Скворцов. Так вот, Алу Зеф считает, что адреналин-терапия увеличивает период ремиссии, по крайней мере втрое. Гибнут? Случается. Однако редко, всё меньше и меньше. Боеспособного-то железа в лесах осталось – кот наплакал. Так что эффект во многом скорее психологический. И потом, вот эти самые джунгли за Голубой Змеёй, кроме, конечно, резервации мутантов, – территория народа голованов. А они заинтересованы…