Сергей Лукьяненко - Операция «Вирус»

Директор кивнула. Вызвала давешнего практиканта, попросила его соорудить коктейль для посетителя и кувшинчик лёгкого вина для себя. Когда через пятнадцать минут юноша вошёл в директорский кабинет с подносом, нагруженным запотевшими сосудами, то застал довольно странную сцену. Ирина Александровна и её гость стояли у старинного, изготовленного ещё в середине прошлого века шкафа, но говорили, похоже, не о марсианских ископаемых за его стёклами. Практиканту показалось даже, что директор отчитывает посетителя, словно нерадивого студента. Хотя на вид этому егерю не более тридцати лет, из студенческого возраста он давно должен был выйти. Юноша быстро поставил поднос на столик и бесшумно выскользнул из кабинета. Затянувшаяся мембрана двери отсекла завершение фразы, произнесённой Ириной Александровной звенящим от напряжения голосом: «Об этом давным-давно следовало сообщить в…»

– Хорошо, я сама свяжусь с нашим Советом, – сказала Голуб, переведя дух. – Подумаем все вместе… В таком деле любая самодеятельность граничит с преступлением.

Она шагнула к своему столу, где красовалась изящная колонка служебного видеофона. Нильсон не стал ей препятствовать. Он взял с подноса бокал ледяного джеймо, отхлебнул изрядный глоток.

– Раечка? Здравствуй, милая, – проговорила Голуб, едва откликнулась приёмная Марсианского Совета. – Вязаницын у себя? Ах, он на Гранд-канале… Что, опять на верхнесирийскую морену напоролись? Отлично! Пусть попридержат свои тяжёлые системы… Да, пришлю своих ребят… Я предупреждала Вязаницына: ни одного кубометра грунта без нашей экспертизы… Впрочем, ладно. Я сама с ним свяжусь. Спасибо, милая!

Директор отключила видеофон, поискала радиобраслет для экстренной связи. Нильсон наполнил чистый бокал вином, протянул его Голуб и опустился в кресло для посетителей. Вид он имел спокойный, даже отрешённый.

– Бесполезно обращаться к Совету и вообще – к людям, – произнёс он, словно размышляя вслух. – Как с нами поступить, они решили ещё до нашего рождения. Неужели ты думаешь, что сейчас они смягчатся? Теперь, когда трое из тех, кого они считают безвозвратно погибшими, воскресли… Ты помнишь шумиху вокруг Большого Откровения, Ирина? – Голуб кивнула и отложила радиобраслет. – Шок, вызванный появлением люденов, не прошёл до сих пор. А ведь метагомы всего лишь порождение самой человеческой расы. Плоть от плоти… Мы – другое дело. Думаешь, люди смирятся с существованием человекоподобных, умеющих в буквальном смысле самочинно возвращаться с того света?

Он вышел из лифта. Автоматически зажёгся свет. Двухордовая псина оскалила на него мелкие острые зубы. Кольнуло воспоминание. Ошибся он тогда, утверждая, что двухордовые водятся лишь на Нистагме. Забыл, старый дурень, о лягушках Яйлы. Непростительно для специалиста по внеземной фауне. Впрочем, Бойцовый Кот Гаг не мог уличить бывшего космозоолога: парень из преисподней искал случая удрать к любезному своему герцогу.

Не глядя на другие экспонаты, Корней Яшмаа прошёл во второй зал домашнего музея. Полюбовался алмазной прозеленью на исполинской шкуре гиппоцета. Кивнул, словно старому знакомому, черепу тахорга, который ответил равнодушным зевком. Вот уже более восьмидесяти лет зевает старая образина. С тех пор, как юный Корней сгоряча всадил ему в разверстую пасть крупнокалиберный заряд.

А вот и товарищ псевдохомо. Стоит себе на подставочке – с виду человек, а по сути – обезьяна. От голых пятнистых обезьян Пандоры отличается лишь мирным нравом. Говорят, их сейчас вовсю приручают. Не знаю, не видел. Интересно, что подумал брат-храбрец Гаг, когда узрел сей экспонат? Что мы и разумных инопланетян забиваем, препарируем, таксидермируем и по домашним музеям расставляем? Вполне мог подумать. Руководствуясь людоедской логикой своего мира… Где-то он, Котяра, теперь? Сгинул в мутной водичке переходного времени. И следов не осталось.

Корнею вдруг стало душно. Захотелось наружу. На свежий воздух. Он вернулся к лифту, поднялся в огромный дом – пустой и гулкий. Во время оно в этих хоромах кипела жизнь. Нуль-кабина – индивидуальная, положенная Корнею Яновичу Яшмаа как члену Мирового Совета, индекс социальной ответственности ноль девять – не закрывалась. Поминутно прилетающие и отправляющиеся в серое ничто подпространства «призраки» диким мявом смущали окрестных котов. Шла великая битва невидимой войны за спасение человечества Гиганды. Спасения от себя самого. А потом всё кончилось. Почётная отставка. Сочинение мемуаров. Сорок лет пустоты и одиночества.

Мария умерла десять лет назад. Она так и не вернулась. Не простила. Андрей иногда шлёт стандартные поздравления в день рождения и по большим праздникам, но сам не появляется. У него тоже своя великая битва, свой невидимый фронт. Безумный император Южного Приотрожья заливает кровью бескрайние равнины Пустынного материка. Поэтому у Андрея работы невпроворот. Как-никак, главный резидент Земли на планете Лу. Отцовская гордость. Хотя и не знает, что отец им гордится. Не желает знать. Он тоже – не простил.

За незримой мембраной входной двери гулял ночной ветер. Накалённая за день степь остывала. Цикады оглушительно стрекотали в саду. Городские огни Антонова на горизонте перемигивались с мучнистой россыпью Млечного Пути. Третье столетие люди расселяются среди этих разноцветных точек, но сделались ли они ближе? Вряд ли. Вселенная по-прежнему слишком велика и опасна. Уж кому как не Корнею Яшмаа об этом знать? Ведь он не просто провёл среди звёзд большую и лучшую часть жизни, он – родился среди них! И никто не знает, кто его истинные родители. Известно лишь, что славные и отважные Ян и Берта Яшмаа тут ни при чём.

Одна звёздочка будто ниже спустилась, задрожала сильнее обычного, и лиловый свет, почти невидимый в ночи, потёк вниз, заструился, обволакивая громадный, прозрачный пока конус. Мяуканье тысячи мартовских котов заглушило цикад.

Гости со звёзд! Впервые за сорок лет! Кто же это? Неужели – Андрей?

Лиловый свет отвердел, остыл, померк. Корней слепо шагнул с крыльца. Едва не упал. Тренированное тело всё же сохранило равновесие. Чавкнула перепонка люка. В траву соскочил человек. Корней с трудом сдержал вздох разочарования: не Андрей, Андрея бы он узнал сразу. С возрастом ночное зрение стало ослабевать, но Корней явственно различал рубленые черты лица незнакомца. Незнакомца ли? Память мгновенно перебрала тысячи лиц. Спустя пару секунд Корней вспомнил, кем этот человек был на Гиганде. Егермейстером его высочества герцога Алайского. И только потом всплыло его земное имя.

– Лев Абалкин?

Ночной гость замер. Корнею показалось, что пришелец сейчас на него бросится. В конце концов, школа субакселерации у них общая. Вот только бывшему прогрессору Яшмаа перевалило за девяносто, а его коллега Абалкин не выглядел старше сорока лет.