Андрей Егоров - Владик

Владик был среди нас самым старшим. Ему сравнялось без малого годов сто пятьдесят. Шел Владик сосредоточенно. И впрямь – не до улыбок сейчас. Время такое. Рюкзак на спине большой, не то, что у остальных. Может себе позволить. Потому что старый еще.

– Владик, – обратилась к нему Иришка, – ты, говорят, писателем был?

– Был, – буркнул он нехотя. Владик, я успел заметить, парень неразговорчивый. Мрачный даже. Но это только если его не знать. Я, пока в сборном пункте были, долго к нему приглядывался. На самом деле, он не мрачный, а серьезный очень. Сейчас такого не встретишь, конечно. А раньше многие люди серьезными были. Потому что старые.

– А что писал?

Вот ведь пристала. Меня даже досада разобрала. По всему видно, не хочет парень разговаривать, а она к нему с расспросами.

– Давай помогу рюкзак нести, – предложил я Владику. У меня характер такой – отзывчивый. Хоть и самому тяжело, а товарищу помогу.

– Справлюсь, – ответил он. Молча, зашагал дальше, вверх по склону холма.

Иришка не отставала.

– Не хочешь говорить, да?

– Фантастику писал. – Ответил он нехотя.

– Научную?

– Нет. Приключенческую. Для подростков, – процедил сквозь зубы.

– Боевики, что ли? Про бандитов.

– Нет. У меня главные герои – дети. Про них.

Иришка сморщилась. Дети – это отвратительно. Кому интересно читать о детях, этих почти кончивших свой век существах?! То ли дело люди в полном расцвете сил, способные дать отпор любому врагу, поспорить со стихией, покорители космоса, борцы за справедливость. Вот такую фантастику все любят. Даже я. Хоть я и научный работник. Но последние несколько лет только фантастику и читал.

Сейчас взрослых людей почти не осталось. Поглядеть хотя бы на Владика. Сколько лет ему было, когда началась эпидемия. Лет восемьдесят пять, думаю. Дряхлый старик. А сейчас ему лет двадцать всего. Больше не дашь, во всяком случае. Владик – самый старый в группе. А младшему – Борьке – восемь лет.

Поговаривали, что это и не болезнь вовсе, а биологически активный вирус. Будто бы ученые собирались облагодетельствовать человечество, и выпустили непроверенные штаммы в земную атмосферу. Думали, никто не будет стареть и умирать. И всем будет хорошо. Но вышло по-другому. Рождаться люди не стали вовсе, как это… эх, забыл… перестали работать механизмы зачатия. Вот! Еще могу кое-что, хоть и в детство впадаю. Повсеместно в роддомах умирали младенцы, переходили в состояние плода, неспособного самостоятельно дышать. Поначалу использовали светодиодные аппараты для развития недоношенных. Но их на всех не хватало. Потом врачи поняли, что аппараты ничем не могут помочь обреченным на смерть, но продолжали их задействовать, надеясь, что ученые скоро найдут противоядие, против охватившего все человечества чудовищного вируса. Но эпидемия не только не остановилось, но охватила все население земного шара. И в Африке младенцы умирали, и в Америке… на всех континентах.

Многие молодые люди, осознавая, что погружаются в детство, примерно, как я сейчас, пытались состарить себя искусственным путем, прибегая к самым варварским процедурам, вроде облучения лучами Кесселя-Фареля, но все бестолку – механизм омоложения, включенный в их организме, работал, как заведенный, день за днем отсчитывая, оставшиеся им часы.

Старики поначалу радовались, наблюдая за ежедневными изменениями во внешности, их можно было понять – им предстояла длинная, полная событий жизнь, у них появилась возможность применить нажитый годами опыт, мудрость. Но затем и они осознали, что мир стоит на грани вымирания, и все, что они увидят в далеком будущем, став подростками – опустевшая Земля, которой предстоит стать еще одной планетой дикой природы, где нет разумных существ, а обитают одни только животные. На братьев меньших вирус по непонятной причине не оказал никакого влияния.

И вот теперь все это стало реальностью. Мы шли мимо пустых сел и городов, по поросшим дикой травой дорогам, забирались все выше в горы, туда, где находился Международный Университет, откуда пришел призыв. «Всем, всем, всем, – говорилось в электронном послании, – кто еще может самостоятельно передвигаться, кто сохранил зрелый разум, и кто хочет узнать истину, присылайте ваших представителей двадцатого сентября на конференцию, которая состоится…» Дальше указывался адрес. Отнюдь не близкая точка на карте, скажу я вам. Но времени, чтобы добраться было достаточно.

В местах скопления людей сколачивались группы, снаряжались всем необходимым для столь неблизкого путешествия. Остатки человечества жили сплоченно, коммунами, помогали друг другу, как могли.

Конечно, были и эгоисты, одиночки, которые предпочли встретить суровое детство, запершись от остального мира. Но я к таким не относился. Возраст мой как раз приблизился к отметке в двенадцать лет, впереди меня не ожидало ничего хорошего. Мой сознательный век стремительно подходил к концу. Уже стали путаться мысли. Рассеялось внимание. Я стал забывать простейшие вещи. Формулы, которые раньше казались мне элементарными, вдруг сделались удивительно сложными. Именно поэтому я решил, во что бы то ни стало, войти в группу посланцев Московии.

– А почему ты больше не пишешь? – поинтересовалась Иришка у Владика. Вот, ведь, неугомонная.

– Потому что мои книги больше некому читать. Да и издавать тоже. Ты знаешь, сколько книг сейчас издается за год в Московии?

– Нет.

– Очень мало. По большей части, это научно-популярная литература. Фантастика в наше время никого не интересует.

– Сама наша жизнь стала фантастикой, – вмешался я.

– Наша жизнь стала утопией, – сказал Владик. – Чудовищной утопией, о которой никто и помыслить не мог.

– А как твоя фамилия? – поинтересовался я, и чтобы не показаться невежливым уточнил: – Может, я читал что-то твое. Моя жена была библиотекарем…

Всякий раз, когда мне приходилось вспоминать супругу, на меня накатывала грусть. Машенька моя. Мы были совсем стариками, когда началась эпидемия. Мне доставляло такую радость смотреть, как она снова становится молодой, как ее утратившее былую красоту тело наливается силой, делается упругим, как крепнет грудь, бедра. Сначала мы потеряли внуков, потом один за другим ушли наши сын и дочь. Она была моложе меня на четырнадцать лет. Я до последнего держался, не отдавал ее в Дом младенца. И она умерла у меня на руках. Последний вдох, и ее не стало.

– Осокин, – ответил Владик. – Читал?

– Нет, не читал.

– Ну и ладно, – нахмурился он, – может, еще почитаешь. Главное, не терять надежду. Так, ведь?

– Точно, – я улыбнулся. Заметил, что один мальчуган вверху на тропе заваливается назад – не может удержаться под тяжестью рюкзака, кинулся вперед и успел поддержать его.