Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Казалось бы, все это должно было способствовать тому, чтобы поступление ясака из Большерецкого порта в Охотск год от года возрастало. Напротив, количество его резко упало. Оно и понятно — пушной зверь на Камчатке был уже основательно повыбит. Но якутскому воеводе до этого не было дела, и он слал на Камчатку приказчиков со все новыми и новыми инструкциями, полагая, что ясак уменьшается только из-за казачьего нерадения и воровства, а также из-за нежелания камчадалов платить царю пушной налог по «причине природной склонности к бунтам и разбоям». Потому-то в этих инструктивных наставлениях рекомендовалось проводить в отношении «инородцев» политику «кнута и пряника» — защищать от обид и разорения казачьего, с одной стороны, а с другой — «сыскивать в ясак захребетчиков и подростков».

То есть политика эта прежде всего была направлена против «домовитого», выражаясь языком Дона, камчатского казачества, против старожилов, против тех, кто породнился уже с местным населением. И эта политика, естественно, порождала свои плоды.

В 1718 году приказчиком одного из казачьих острогов был назначен Василий Качанов. Первое, что тот сделал, — выпустил на волю заложников-аманатов Купку и Киврю с реки Воровской, и они тотчас подняли и возглавили бунт… Затея стоила немалых жертв с обеих сторон, и потому приказчик был отстранен казаками от должности, сам посажен в аманатскую казенку и «мучен вилами».

Прибывший на место Качанова сотник Максим Лукашевский доносил в 1720 году в Якутск, что он живет «в великом сомнении для того, что они возмутители и «мятежники в указе великого государя не берегут», что казаки на Камчатке и прежде убивали прикащиков, мучили и арестовали Алексея Петриловского, мучили в 1719 году сына боярского Василия Качанова и едва не заморили его в аманатской казенке и что если возмутителей не переселить из Камчатки, то и впредь они будут отказывать прикащикам в повиновении и будет в службе великого государя всякое непоспешание…» (Андриевич В. К. История Сибири. Ч. 2. СПб., 1889. С. 113).

Как видите, очередная зацепочка за убийство Атласова. И читаем там же далее: «Лукашевский указывал на монаха Игнатия Козыревского как на ловкого коновода всех возмущений камчатских казаков. По его извету Козыревский был допрошен в 1720 году сотником Иваном Уваровским и отправлен затем в Якутск».

Академик Берг в своем труде «Открытие Камчатки и экспедиции Беринга» акцентирует внимание на причине очередного ареста Козыревского и нового следствия по забытому уже делу: «…в 1720 году мы его застаем в Большерецке… Здесь Игнатий, будучи на постоялом дворе, повздорил с одним служилым человеком, укорявшим его, что от него де и прежние приказчики на Камчатке убиты. На это монах Игнатий говорил такие возмутительные и похвальные (т. е. наглые) речи: «Которые де люди и цареубийцы, и те живут приставлены у государевых дел, а не великое дело, что на Камчатке прикащиков убивать». Отправляя за эта слова Игнатия за караулом в Якутск, закащик Камчатского наряду (так назывались управители, назначавшиеся по острогам приказчиками) Максим Лукашевский в своей отписке якутскому ландрату Ивану Ракитину прибавлял: «А от него монаха Игнатия на Камчатке в народе великое возмущение. Да и преж сего в убойстве прежних прикащи-ков Володимера Атласова, Петра Чирикова, Осипа Лилии а он монах Игнатий был первым, да и в отказе Алексея Петриловского и Василия Качанова от приказов возмутителем был он же, монах Игнатий Козыревский».

Добавим только, что и этот сотник Лукашевский за злоупотребления своей властью на Камчатке позже будет отдан под суд. Так что враги у Козыревского на Камчатке пока одни и те же.

Следствие было закончено в пользу Козыревского. Более того, в награду за курильский поход он получил 10 рублей — годовое казачье жалованье — и был определен строителем Покровского монастыря около Якутска (Слюнин Н. В. Охотско-Камчатский край. Т. 1. С. 27). Одно время Козыревский даже замещал архимандрита Феофана в монастыре — то есть был в чести.

Но в 1724 году вследствие ревизии сибирских дел, вызванной преступлениями Гагарина (бывшего губернатора Сибири. — С. В.), всплывает опять дело о камчатском восстании 1711 года. Козыревский был посажен под стражу, но бежал и подал якутской воеводской канцелярии челобитную, что он знает пути до Японского государства и просит отправить его по тому делу в Москву. В 1726 году в бытность Беринга в Якутске к нему явился монах Игнатий с чертежами и развил ему свои планы насчет Японии, но Беринг нашел их несостоятельными и даже отказал Козыревскому в его просьбе быть принятым в экспедицию. Затем предприимчивому монаху удалось в следующем году устроиться в партию казачьего головы Афанасия Шестакова, отправлявшегося на северо-восток Азии «для изыскания новых земель и призыву в подданство немирных иноземцев». Козыревскому было поручено плыть вниз по Лене и выйти в море для открытия земель против устья этой реки. В Якутске Игнатий построил за свой счет судно «Эверс» и на нем в августе 1728 года отправился вниз по Лене… Козыревский дошел на «Эверсе» до Сиктаха на Лене и здесь зазимовал, «Раньше историки ошибочно считали, что в 1728 году Козыревский до океана не дошел и зимовал в Сиктахе на Лене. Из новых свидетельств явствует, что до зимовки в Сиктахе «Эверс» побывал «на Северном море окиане». В январе 1729 года Игнатий вернулся в Якутск, и весной судно его изломало льдом», — так описывает этот период в жизни Козыревского академик Берг.

Период очень тяжелый, когда тень Атласова снова заслонила ему путь в полуденные страны, к «Апонскому» государству. И «Эверс», как указывают многие исследователи, снаряжался Козыревским для плавания через Северный Ледовитый океан в Тихий — на Камчатку, Курилы и в Японию… Но судно было отобрано у Козыревского и приписано к экспедиции как казенное. Тут еще незавершенное следствие, которое тоже неизвестно чем для него может кончиться… Так что период этот был очень даже тяжелый. И когда Игнатию стало окончательно ясно, что пути на Камчатку из Сибири у него нет, что сибирские власти не забудут и не простят ему камчатских бунтов, он отправляется в Москву, к императрице Анне Иоанновне, за поддержкой.

Его встретили с почетом — в «Санкт-Петербургских ведомостях» появляется даже сообщение о первооткрывателе Курильских островов. Ему оказываются милости и даже уже поговаривают о возможности экспедиции в Японию, об организации которой и хлопочет Игнатий.

Но… «он пожаловался на тобольского митрополита за то, что тот его послал в «Учрежский монастырь на безвыходное пребывание». Синод послал запрос в Тобольск. И оттуда… тобольский митрополит Антоний сообщил…» (Полевой Б. Первооткрыватели Курильских островов. С. 48).