Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Вот письмо Антония. Письмо-приговор.

«В указе ея императорского величества, каков от святейшаго правительствующаго Синода сего 1731 года июля 17 отправлен, а в Тобольску сентября 1 числа получен, ко мне нижеимянованному написано. По ея де императорского величества указу и по определению святейшаго правительствующаго Синода, велено о пришедшем в прошлом 1730 году в Москву из Камчадальской землицы монахе Игнатии Козыревском в доме моем справиться, не имеется ль до него, Козыревского, каких подозрительных дел и по тем не учинено ль ему когда какого публично на теле наказания, и в Москву он отпущен ли, и буде отпущен, откуда и зачем, и пашпорта он для проезда в Москву от меня требовал ли, и ему тот пашпорт дан ли, и в котором году, месяце и числе, и какова тот Козыревский состояния человек, и где в котором году пострижен, и кем и по какому указу, и, учиня б оную справку, прислать в святейший правительствующий Синод при доношении немедленно. И за означенной ея императорского величества указ благопочтенне ответствую.

На вопрос 1.

В прошлом 1724-м году по учиненным в Москве в бывшем Преображенском приказе привезенному в тот приказ из Якутска Троицкой церкви попу Семену Климовскому в важных делах распросах он, поп Климовский (как о том из того приказу марта 11 дня оного 1724 году в московскую синодального правления канцелярию доношением, а из той канцелярии того ж году от апреля 2 дня отправленным ко мне его блаженныя и вечно достойныя памяти императорского величества указом объявлено), во втором расспросе показал, знает де он неисправные церковные дела города Якутска Спасского монастыря за архимандритом Феофаном и за закащиком того ж монастыря монахом Игнатием Козыревским и о том де донесет он святейшему правительствующему Синоду. А в третьем рае-просе во оном же приказе на означенного Козыревского между других дел показывании объявил: как де он, Козыревский, был в казачьей службе и посылай был из Якутска на Камчатские остроги и в тех де острогах якутския казаки, в том числе и оной Козыревской, побили до смерти трех человек прикащиков, которые де посланы были из Якутска для сбору ясака, а имянно: Осипа Миронова (Миронова-Липина. — С. В.), Петра Чирикова, Володимера Отласова».

Удар был рассчитан точно. А чтобы Козыревский не смог отвести его, Антоний дополняет: была, дескать, челобитная от тех бунтовщиков, где они пытаются оправдаться и взвалить всю вину на убитых приказчиков, но грош цена той челобитной: «А в челобитной прочих (пришлых. — С. В.) казаков, которые в душе с оными Анциферовым и Козыревским не пошли и к бунту их не пристали, доказывается, что оне тех прикащиков убили нарядным делом и пожитки их все побрали и по себе разделили, а назывались де Анциферов атаманом, а Козыревский ясаулом. А тех убитых прикащиков оные, к бунту не приставшие, не токмо никаким неисправлением и разорением их не порекли, но и одобрили, что они в сборе в казну императорского величества ясаку и во всем деле своем были исправны и радетельны.

Да онеж де, бунтовщики, и у них служилых, которые к бунту их не пристали, наготовленные себе в путь для отвезения собранной императорского величества ясачной казны в Якутск кормовые запасы все пограбили, а судовые припасы, паруса и снасти драли и резали. А таким де своим бунтовством оную ясачную казну на Камчатке остановили».

И далее Антоний свидетельствует в том же духе против Игнатия: понес ли какое наказание за тот бунт Козыревский — «неизвестно»; отпускался ли в Москву — нет, уехал без спросу, без соизволения митрополита, без «пашпорту»; да и вел себя монах в якутских монастырях непристойно — таинственные присяги давал читать и переписывать, «изворовал» из венечных пошлинных денег пять рублей двадцать два алтына две деньги (обратите внимание, какая скрупулезная точность!) да из казны одной монастырской «сто и больше» и из другой «рублей на триста» (а здесь что-то очень уж приблизительно — видимо, приврал святой отец).

Митрополит, правда, вроде бы и признает, что в некоторых своих «винах» Козыревский оправдывается, но: «И хотя по означенным показаниям он, Козыревской, своеручно написанным ответствием приносил некакие и выправки, обаче без совершенного изеледования, верить ему в том невозможно, а совершенно изеледовать не допустил нижеявленный случай: понеже он, Козырев-ской, указом ея императорского величества от тобольской губернской канцелярии обязан в партии быть при вышепоказанном Шестакове показания ради новых землиц и морских островов и народов».

Лукав был Антоний. И письмо выдает, как он вил свои лисьи петли, стежки-дорожки: то митрополит каждую мелочь несколькими свидетельскими показаниями подкрепит, то вдруг обрушивает на голову Козыревского такой валун, что хоть сразу того в петлю и на погост: «А от других слышно о нем, что он, Козыревской, с отцом своим Петром в прошлых давних годех с Москвы сослан в Якутск в ссылку, и якобы чернил и бумаги им давать не велено».

Единственно, наверное, в подписи под этим письмом не солгал Антоний: «Святейшества вашего всегдайшний богомолец и слуга… недостойный митрополит Тобольский Антоний.

1731. Октобрия 1».

И началось пятое уже по счету расследование дела по участию Козыревского в убийстве трех камчатских приказчиков.

А потом посыпались приговоры. Синод лишил Козыревского «священства и монашества», передав после этого его дело в Юстиц-коллегию.

В январе 1732 года там было решено: «Растригу Козыревского казнить смертью». Затем внесена поправка: «…не чиня той экзекуции», передать дело в Сенат.

16 февраля 1732 года, уже в Сенате, смертный приговор подтвержден вторично.

Козыревский обращается с прошением о помиловании к императрице, в котором указывает на различные свои заслуги, в том числе и на присоединение им к России северных Курильских островов.

Ответа не поступило. Больного Козыревского содержали в подземной сырой камере бывшего Преображенского приказа в ручных и ножных кандалах как опасного государственного преступника. Все это ускорило трагическую развязку — 2(13) декабря 1734 года Иван Петрович Козыревский умер в тюрьме…

Так ушел из жизни этот человек. Но остались на карте открытые им Курильские острова — выстраданный всей жизнью дар Ивана Козыревского Российскому государству.

Очерк

Фото автора

Самолет Як-40 взлетел с аэропорта Ашхабада и Взял курс на северо-восток. Внизу бескрайняя желтизна пустыни, гряды барханов с редкими жиденькими кустами саксаула, которую рассекала голубая нитка канала. К нему прижимаются озера, болота, похожие на мазутные пятна, а дальше раскинулась ослепительная белизна — соль. Соль земли в прямом смысле этого слова. Здешние земледельцы называют ее «белым ядом».