Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Наконец ороч перестал творить свои заклинания и обратила ко мне:

— Вставай, однаха! Амба ушел.

— Тут что-то у меня с ногой. Посмотри. — Тимофей разул меня и осмотрел ногу.

— Ломай нога нет. Чичаза лечи будем.

Он быстро развел костер, достал из котомки какие-то коренья и, распарив их над углями, перевязал мне растянутые связки на лодыжке. С его помощью я доковылял до облесенного участка склона.

— Однаха, твоя шибко тяжелай. Моя не моги помогай тебе ходи.

И, больше ничего не сказав, он молча принялся за дело. Надрав большие пластины еловой коры, соорудил конусный балаган, обложил его вокруг, в три ряда, обрубками деревьев с заостренными, торчащими вверх сучьями. Нарубил огромную кучу дров и сложил ее у входа в балаган. Все имеющиеся у нас продукты он убрал внутрь балагана. Сварил все сырое мясо, а из моего рюкзака вытряхнул все вещи.

— Твоя котомка бросай нада. В ней мяса амба твоя носи. Амба чичаза за ней ходи.

Он не упрекал меня, что я его тогда не послушал и взял мясо лося, убитого тигром. И я промолчал, когда он с моим рюкзаком пошел к краю обрыва. Вернувшись, он так же молча приготовил чай из лимонника. Мы плотно поели. Ороч набил свою трубку и сказал:

— Моя назад Семена ходи. Твоя три дни жди. Моя Семена приводи нартай.

Выкурив трубку, он достал из своей котомки бубен и повесил его недалеко от костра.

— Амба приходи, твоя стреляй не надо. Бубен колоти. Кричи тоже не надо. Хорошо амбай говори.

Осмотрев все вокруг, он добавил:

— Амба прыгай чум не моги. — И указал на выложенные в три ряда вокруг балагана чурбаки с заостренными сучьями.

Меня охватило чувство бесконечной благодарности к этому беспредельного мужества человеку, бесхитростному сыну тайги и гор.

— А как же ты один без ружья и без бубна пойдешь? Да и ночь скоро!

— Амба моя трогай нет хоти. Моя мяса амба не бери.

Глупо было бы в моем положении возражать ему, и я только крепко пожал его руку. Он пристально посмотрел мне в глаза и заключил:

— Три дни жди. Моя приходи. — Повернулся, надел лыжи и, не оборачиваясь, быстро заскользил назад по нашей лыжне. Через пару минут его небольшая фигура скрылась за поворотом.

Всю ночь я не спал и поддерживал яркий костер, благо дров Тимофей заготовил вдоволь. Но все было спокойно, и утром у меня появилось некое ироническое настроение к предосторожностям ороча. Но постепенно мной стало овладевать беспокойство. Что-то смутное тревожно накапливалось в подсознании, и я начал озираться по сторонам. Наконец беспокойство стало сильным настолько, что я не выдержал и, опираясь на палку, поднялся, решив обойти свое жилище вокруг.

Велико же было мое удивление, когда позади балагана я увидел лежащего за завалом тигра. Слегка защемило в груди. В предрассудки я не верил, но почему тигр упорно преследует меня? Именно меня. Ведь не ушел же он за Тимофеем, а остался здесь. А впрочем, как знать: за прошедшую ночь тигр мог расправиться с орочем и вернуться вновь к моему биваку. Да и при чем здесь предрассудки? Отношение орочей и других коренных народностей Дальнего Востока к тигру имеет в своей основе опыт, накопленный ими в течение тысячелетий. Всего лишь несколько десятков лет, как они перешли к оседлой жизни. Их предки, веками кочуя по горной тайге, жили бок о бок с дикими зверями. И сейчас еще многие из них почти всю свою жизнь проводят в тайге. Так им ли не изучить жизнь зверей, знания о которых углублялись и передавались из поколения в поколение?! А уж повадки тигра, которого они избрали своим тотемным (родоначальным) зверем, как самого могущественного в тайге, они, вероятно, узнали досконально. Возможно, и тигр выстрелы из ружья воспринимает как громкие удары в бубен, которые его предки также слышали тысячелетиями. И может, эти звуки для него стали предостережением, своего рода «табу».

Решив проверить эти предположения, я не стал стрелять в тигра. ударив несколько раз в бубен, я негромко и ласково заговорил с поднявшимся на ноги тигром, подражая Тимофею:

— Амба! Моя не хотел обижай тебя. Не было у нас мяса, моя бери у тебя взаймы. Скоро моя сохатый стреляй — тебе весь оставляй. Уходи, амба. — И снова ударил в бубен.

Я, конечно, не надеялся, что у нас с тигром завяжется дружеская беседа, но полагал: ласковый тон от грубого окрика отличает любое животное. И удивительно: тигр медленно повернулся и пошел в заросли. Но вечером все повторилось. Я опять колотил в бубен и разговаривал с тигром.

Вторую ночь я опять не спал. Не жалея дров, часто подкладывал их в костер. И хотя ни ночью, ни весь следующий день хищник не показывался мне на глаза, беспокойство не покидало меня. Я, как говорится, чувствовал затылком, что кто-то за мной постоянно наблюдает.

Настала третья ночь. Бороться со сном стало невозможно. И чтобы не заснуть, устроил из поленьев шаткое сиденье таким образом, что оно разваливается, как только я начинаю дремать. Близилась полночь. Все было спокойно. Но это меня еще больше настораживало. Ведь тигр ходит бесшумно, а нападает молча и внезапно. И вот, когда я бросил в костер охапку дров, ярко взметнувшееся пламя на мгновение осветило огромный в ночи силуэт тигра, который тут же скрылся во тьме.

Медленно занималась заря третьего утра. Постепенно звезды померкли. Засверкали снежные вершины горного хребта. Всходило солнце. Там, наверху, был уже день. А здесь еще царил сумрак.

Вокруг ни звука. Лишь изредка тихо треснет в костре отгоревший сучок. Рассветная тишина и три бессонные ночи окончательно сморили меня, и, прислонившись к куче поленьев, я провалился в темную пустоту сна.

Теперь я убежден, что есть шестое чувство, не зависящее от наших привычных непосредственных ощущений. Несмотря на огромную физическую и душевную усталость из-за трех суток бодрствования, я мгновенно открыл глаза, как будто от электрического удара. Я находился во сне всего несколько минут, но, открыв глаза, оцепенел от ужаса.

Мы смотрели друг на друга: тигр и человек. Костер притух. Лишь несколько красных углей рдели с левой стороны от меня. Я повел взглядом в сторону присевшего невдалеке тигра. Пальцы правой руки чуть шевельнулись, отыскивая ложу ружья, лежавшего под локтем. Тигр приподнялся на задних лапах и плавно повел хвостом из стороны в сторону. Я замер, поняв, что стоит только двинуть рукой, как самая большая в мире кошка, весом в триста с лишним килограммов, прыгнет мне на грудь. Не только повернуть стволы ружья и нажать гашетки не позволит тигр, но даже движение моих глаз хищник сопровождал поворотом своего хвоста. Он не рычал, не обнажал своих страшных клыков, а лишь неотрывно смотрел немигающими желтыми зрачками. Нет, не со злобой, а как-то отвлеченно смотрел он мне в глаза, но сковывал своим взглядом каждый мой мускул, даже малейшую попытку к действию, самозащите.